Генерал Ермолов - Владимир Лесин

1 февраля уже Власов явился с ответным «визитом» к Каз-бичу и стёр с лица земли несколько абадзехских аулов, а ещё через две недели та же участь постигла шапсугов. Основные же события развернулись в конце лета. Черкесы едва ли не каждый день проявляли намерение перейти Кубань, но всякий раз черноморцы отбивали их попытки.

Столь же интенсивно противники обменивались ударами и в начале 1826 года. И всякий раз Власов опережал налётчиков. В Причерноморье установилось относительное затишье. Войсковые власти, обладавшие теми же возможностями, что и этот донской генерал, но не сумевшие оградить своих людей от погромов врага, завидовали ему и плели против него интриги. Последовал донос императору.

«С крайним неудовольствием узнал я о противозаконных действиях генерала Власова, превышающих степень первоначальных обвинений, дошедших до меня, — писал Николай I Ермолову. — Из донесений генерал-адъютанта Стрекалова ясно видно, что не только одно лишь презрительное желание приобресть для себя и подчинённых знаки военных отличий лёгкими трудами при разорении жилищ несчастных жертв, но непростительное тщеславие и постыднейшие виды корысти служили им основанием…»

Последовало высочайшее распоряжение отстранить Власова от командования Черноморским войском и предать его военному суду по месту жительства. Досталось и Ермолову за то, что подчинённый ему генерал-майор получил награду за то же самое дело, за которое теперь наказывался.

Власов уступил власть над Черноморским войском донскому генералу Василию Алексеевичу Сысоеву. Под давлением из Петербурга Ермолов запретил казакам переходить за Кубань и ограничиться исключительно охраной границы.

Между тем началась война с Персией, на которую Черноморское войско отправило один пеший и два конных полка, чем серьёзно подорвало свои силы. Это, однако, не подвигло черкесов на новые подвиги. Создавалось впечатление, что именно Власов был виновником всех прежних военных столкновений на Кубани. Но это не так.

Тогда же по повелению турецкого султана к расследованию причин постоянных конфликтов между черкесами и русскими приступил трапезундский паша, и он нашёл, что сами горцы и виноваты во всех столкновениях на Кубани. То ли признав справедливость такого вывода, то ли устав от постоянной вражды с соседями, они заявили о своей готовности жить с черноморцами мирно, если и те откажутся переходить на их берег.

Первые примирились с казаками абадзехи, потом другие. Начавшийся процесс не на шутку испугал султана. Он принимает меры к действительному подчинению черкесов своей власти. Его агенты кружат по Кавказу, приводят народ к присяге, берут от него аманатов, собирают подати, которые идут на содержание анапского гарнизона. Горцы всячески уклоняются от этого, а шапсуги вообще не допускают их в пределы своей земли и даже оказывают вооружённое сопротивление, заявляя, что скорее покорятся России, чем будут данниками Турции. Вот почему на обоих берегах Кубани установилось затишье, а не потому, что от командования Черноморским войском был отстранён генерал-майор Власов, как утверждали его завистники.

Ермолов в это время всецело был занят делами Дагестана и Чечни. Ему не удалось оправдать своего генерала. Впрочем, над ним самим нависла угроза увольнения от должности главнокомандующего, но об этом речь пойдёт в следующей главе.

Суд полностью оправдал Власова, а император Николай I произвёл его в чин генерал-лейтенанта и назначил сначала походным, а ещё через несколько лет наказным атаманом Войска Донского. Объезжая в 1848 году свои владения, Максим Григорьевич в пути поймал холеру и умер в станице Усть-Медведицкой, где и был похоронен во дворе местного Божьего храма.

Ермолов, увязший в борьбе с непокорными чеченцами и дагестанцами, лет пять после вступления в должность наместника не имел ни сил, ни времени, чтобы серьёзно заняться кабардинскими делами, препоручив их заботам своих офицеров. А они ограничивались в основном тактикой сдерживания горцев, которая не всегда была достаточно эффективной.

Лишь в 1822 году главнокомандующий приступил к созданию Кабардинской линии, призванной оградить мирное население Прикубанья от неожиданных грабительских набегов горцев. Те, естественно, не остались равнодушными к попытке русских подчинить их своей власти и всеми силами стремились остановить строительство крепостей. Генерал Ермолов ответил на это предельно лаконично:

— О крепостях просьбы бесполезны. Я сказал, что они будут, и они строятся.

Линия сооружалась настолько успешно, что уже к осени могла служить надёжным оплотом против набегов кабардинцев. Она проходила от Владикавказа до верховий Кубани и состояла из крепостей, закрывавших выходы из Баксанского, Чегемского, Нальчикского, Черекского и Урухского ущелий, и многочисленных промежуточных постов. Эта мера заметно улучшала безопасность мирного населения.

Район же верховий Кумы и Малки оставался уязвимым со стороны Кабарды. Поэтому Ермолов решил заселить его линейными казаками. Но чтобы теперь же обезопасить его и прикрыть Минеральные Воды и Георгиевск, он восстановил Кисловодское укрепление, а в направлении к верховьям Кубани учредил сильные посты: в урочище Бургустан, у Ахандукова аула, у Каменного моста, в верховьях Тахтамыша и на реке Кулькужин.

Все аулы, располагавшиеся между Кумой и Малкой, были переселены за линию укреплений, на равнину. В результате кабардинцы оказались в окружении русских укреплений и в изоляции от своих соплеменников, оставшихся в горах, которых Ермолов назвал врагами Русского государства.

Кабардинцам, смирившимся с подчинением России, наместник гарантировал свободу совести и обычаев, владение равнинными землями, но требовал от них защищать границы империи от грабительских набегов своих горных соплеменников.

Ермолов учредил кабардинский суд, основанный на принципах обычного права, исключив его из компетенции магометанского духовенства. Для контроля же за ним назначил особого русского чиновника. Наместнику не удалось, однако, запустить новую машину правосудия на полную мощность. Хуже того, после отзыва его с Кавказа она вообще остановилась. Только через два года кабардинский начальник полковник Подпрядов нашёл средство раскрутить её. Он ликвидировал ничтожный налог, взимаемый с населения на содержание судей, и таким способом заставил их исполнять свои обязанности за жалованье, выдаваемое из казны.

Минуло тридцать лет. Николай Николаевич Муравьёв (в то время уже граф Карский) писал Алексею Петровичу: «Я был в Нальчике, где устав ваш и прокламации служат единственным руководством для дел, встречающихся не только между кабардинцами, но даже и между племенами, живущими в горах. Край этот, через который прежде нельзя было проехать без сильного конвоя и пушек, ныне спокоен благодаря началу, положенному вами».

Ещё большую опасность, чем суд в руках магометанского духовенства, представляло аталычество, то есть передача сыновей кабардинских аристократов на воспитание в Турцию, откуда они, вырастая, возвращались, привозили непримиримую ненависть к православной России. Естественно, Ермолов не мог равнодушно смотреть на это. Его прокламация гласила: «Отныне впредь запрещается всем кабардинским владельцам и узденям отдавать детей своих на воспитание к чужим народам, но предписывается воспитывать их в Кабарде. Тех, кои отданы прежде, возвратить тотчас же». Чтобы сделать эту меру более действенной, кабардинцам было запрещено выезжать за пределы Кабарды без подорожной.