Плисецкая. Стихия по имени Майя. Портрет на фоне эпохи - Инесса Николаевна Плескачевская

уникальные природные данные позволяют ей как бы бесконечно увеличивать масштабность танца: кажется, что прыжки у нее шире, верчения стремительнее, позы острее, чем это обычно бывает в классическом танце. Скульптурность своих поз балерина доводит до почти монументальной величественности, а танец делает предельно динамичным. Она смело и причудливо сочетает ярчайшие контрасты. Но во всем этом находит свою неповторимую гармонию линий и форм. Плисецкая способна к воплощению самых певучих пластических мелодий и самых острых, неожиданных пластических диссонансов. Танец, пластика Плисецкой – это естественное, почти стихийное выражение ее бурного жизнелюбия, ее ненасытной жажды жизни».

Наталья Рославлева, автор первой книги о Майе Плисецкой, соглашается: да, балерина «владеет секретом интенсивного воздействия на зрителей». В чем этот секрет? В первую очередь, конечно, в таланте. Мы долго обсуждали это с Наталией Касаткиной. Так долго, что уже и спектакль, на который она меня пригласила, начался, а мы все разговаривали, перечисляли, вычисляли ингредиенты плисецкого таланта, как будто блюдо изысканное готовили.

Эпитет «великая» Касаткина не любит:

– Я признаю только «единственную».

– Хорошо, – соглашаюсь. – Плисецкая – единственная в своем роде. А из чего это складывалось?

– Из всего. Во-первых, ее родили совершенно необычайной, с колоссальными возможностями. У нее не было препятствий в демонстрации техники, было очень много сил физических. Ну а самое главное… Вы можете сказать, что такое талант?

– Нет. Только когда видишь, что человек создает, понимаешь, что это талант, но все равно не можешь понять, из чего он состоит. Вы интересный вопрос задали. А из чего состоит талант?

– Мне кажется, объяснить это в балете немного проще, чем в других искусствах. Балетный талант состоит из физических возможностей, из техники, школы, актерства и возможностей проявить себя в спектакле. Потому что ведь если тебя не увидит балетмейстер, не будет возможностей проявить себя. И вот когда это все вместе сходится…

– Чего-то еще нет, – задумывается Наталия Дмитриевна.

– Валентин Елизарьев говорит, нужно еще, чтобы Боженька прикоснулся.

Сергей Радченко на вопрос о том, что делает балерину великой, отвечает коротко: «Талант от Бога». А на мое упоминание о необходимых для этого физических данных говорит:

– Это инструмент. Физические данные – да. Но вот вложить определенное понимание образа… Майя – драматическая актриса. Везде. Даже в «Дон Кихоте» она драматична.

Не просто драматическая актриса, а трагедийная, считает Борис Мессерер. Мы и с ним перемешиваем ингредиенты плисецкого таланта, и он добавляет еще один важный:

– Это была загадка, да. Она буквально вызывала слезы у людей, когда в трагедийный момент принимала какие-то позы или танцевала что-то. За этим стояло ощущение возвышенности, греческой трагедии. Я всегда вспоминал ощущение… Когда-то мне довелось, мальчиком совсем, лет в пятнадцать, услышать чтение стихов Алисы Коонен. Явление Майи было такого же порядка, как Алиса Коонен с ее восприятием трагедийного в искусстве. Майя несла в себе это, трагедия была в ней, да. Она этим и отличается от других хороших исполнительниц, которых я много видел.

Валентин Елизарьев тоже повидал много хороших балерин и признает: у некоторых природные данные были лучше, чем у Майи. Да и техника тоже.

– Но в ней была индивидуальность очень яркая, – говорит Елизарьев.

– Артисту балета нужна такая яркая индивидуальность?

– Конечно.

Еще одна составляющая таланта Плисецкой – удивительная музыкальность. Она говорила: «Музыка владеет мной. Она вселяется во все мое существо, что бы я ни танцевала». Родион Щедрин считал, что у его Майи абсолютный слух. Который помогал ей танцевать не просто музыку, но даже отдельный инструмент в оркестре. Композитор Андрей Петров говорил: «Плисецкая удивительно музыкальна. Но это не та элементарная музыкальность, необходимая для каждого балетного артиста, под которой мы подразумеваем “танец в музыку” и соответствие палитры исполнительско-хореографической – палитре музыкальной. Музыкальность Плисецкой – нечто гораздо более глубокое, более тонкое, сказывающееся в понимании творения композитора и в истолковании его. Такой музыкальности нельзя обучить и нельзя обучиться: она дается или не дается самой природой и заключает в себе тот божественный дар, который в старину называли “божьей искрой”».

В случае Плисецкой работали все ингредиенты, зажженные этой самой искрой (помните, как Капица говорил про ее «Болеро», что она весь мир сожжет своим огнем?).

Выдающийся танцовщик Владимир Васильев – один из тех, к кому Боженька тоже прикоснулся, и у которого на разных жизненных этапах отношения с неистовой Майей то складывались, то наоборот, всегда отдавал должное ее таланту: «Сравнивать Майю Плисецкую с какой-либо балериной бессмысленно. Она первая и единственная. Талант Плисецкой обладал такой могучей, яркой и, казалось, разрушающей силой, что каждый, кто видел Майю и на сцене, и за кулисами, не мог не попасть во власть ее стихии».

Борис Акимов называет это… магией. Почему именно так? Потому что рациональными, обычными словами невозможно объяснить эффект, который Плисецкая производила на сцене:

– Да, каждый спектакль разный. Но ее особенный масштаб, какая-то магия ее внутреннего состояния… Есть такие артисты, которые производят магическое воздействие на зрителя своим присутствием на сцене и своим исполнением. Вот, например, как я сам слушал увертюру к «Руслану и Людмиле». Оркестр Большого театра – замечательный оркестр, за пульт вставали очень хорошие дирижеры. Хорошо звучит увертюра, прекрасно все. И вставал Евгений Федорович Светланов, великий дирижер, который особенно блистательно исполнял русскую музыку. Он встал за пульт – и… Вы понимаете, я услышал другую увертюру! Другая ее наполненность. Музыканты говорят: ну, вот вы знаете, встает – и экстрасенс, какая-то магия. От него исходят такие импульсы, и начинает все по-другому звучать. И сами оркестранты говорят: мы не можем это объяснить. Вот такая же Плисецкая. Она из этого же разряда, поэтому это так и притягивало зрителей.

Сама она говорила: «Я не принадлежу к тем людям, которые видят за густыми лаврами успеха 95 % труда и 5 % таланта, ибо слово “талант” у нас стало настолько обиходным, что многие уже забыли, что оно значит. Вполне осознаю, что не могла бы танцевать только для собственного удовольствия. И когда я слышу аплодисменты или узнаю, что на балет трудно достать билеты, радуюсь ужасно. Не верю, когда актриса утверждает, что ей безразличен успех. Я люблю успех, ибо он оправдывает мой труд и мои усилия».

Александр Фирер вспоминает, что Плисецкая действительно любила это повторять: «Я люблю две вещи в жизни: первое – танцевать, и второе – чтобы с очень большим успехом». Она любила успех, не стеснялась этого (стеснительным вообще не место на сцене) и не верила тем балеринам, которые говорили: «Я танцую для себя».

– Майя Михайловна говорила: «Если ты танцуешь для себя, танцуй дома», – рассказывает Фирер. – И говорила: «Пока есть хоть один зритель, которому нужно мое искусство, я буду выходить на сцену». Это ей давало какое-то свежее пластическое дыхание. Конечно,