Князь Рус - Юрий Никитин

Рус неодобрительно покачал головой:

– Не понимаю. Как можно стыдиться подвигов? Римляне бы отаком… на всех скалах саженными знаками!..

Соломон ответил тихо:

– Кто сказал, что наш спор с Римом окончен?

Рус усмехнулся, смолчал. Он знал, что их спор с неведомымРимом окончен. Потому что послезавтра лучшие из этого жалкого племени полягутпод тяжелыми мечами скифов.

Соломон тоже отвел глаза. Он понял, что подумал ­мо­лодойвождь варваров. У него слишком честное, открытое ­лицо. На нем мысли можночитать так, как если бы он писал их крупными знаками. Но он, Соломон, имел ввиду не племя мошквы, а вообще спор Израиля с Римом. Не может ­господьдопустить, чтобы никто из бежавших больше не уцелел!

И тогда спор Израиля с Римом продлится до полнойпобеды. Но это не будет спор мечей.

После обеда Соломон в своей старенькой двуколке, а Русверхом на Ракшасе, черном как угорь, с лоснящейся кожей, отправились к месту,где завтра две сотни человек сойдутся в смертельном бою.

Вчера иудеи и русы совместно провели плугом межу, за которуюзаступать нельзя, а буде заступит кто – тот считается убитым, что намногохуже, ежели бы погиб взаправду: могут счесть, что нарочито, мол, шкуру спасал…

Получилось ровное квадратное поле. Там и сейчас бродилиодиночки, выискивали и убирали камни, затаптывали неровности, сглаживалибугорки. Рус заметил, что воины иудеев и русы одинаково старательно чистятбоевое поле: добро, если коряга вывернет ногу чужаку, а если своему?

Их заметили, кое-кто остановился, ждал. Рус издали вскинул вприветствии длань. Ладонь была широка, он чувствовал, как мощь перетекла отплеча к кончикам пальцев. Но и в плечах ее было столько, что готов былподхватить на них небесный свод, буде рухнет, так и подержит, покарастерявшиеся боги не встащат обратно.

– Вон и бревен натащили, – сказал он Соломонувесело. – Это все Ерш старается…

– Зачем? – не понял Соломон.

– Рассядутся как вороны, – объяснил Рус. – Зрелищеим на дармовщинку. Да и то, что у нас осталось еще? Баюна вы убили, проклятыйнарод, а кроме песен и плясок, больше и радостей не осталось, если не считатькулачные бои!

Соломон зябко поежился. Страшный бой, что разыграетсязавтра, как-то язык не поворачивается назвать зрелищем. Разве что для скифов,привыкших к крови, жестокости, свирепым пыткам, которым подвергают своих жеюношей и называют это испытанием характера, посвящением во взрослую жизнь…

– Надо, чтобы сидели не слишком близко, – сказал Русозабоченно. – И чтоб между ними и полем ходили стражи!

– Мы тоже поставим людей, – пообещал Соломон.

– И еще…

Хохоча во весь голос, подошел Корнило. Рус нахмурился, онсам чувствовал, что в последние дни особенно часто стал хмурить брови, ворчать,но все не удавалось сбросить с плеч внезапную тяжесть – трудно бытькнязем, – и спросил недовольно:

– Что веселого?

– А с той стороны поля, – сказал Корниловесело, – иудеи уже скамьи вбивают! Да не из города, те сидят за стенамикак мыши. Из весей, где уцелели.

Соломон заметил чересчур кротко:

– Да, им особенно захочется увидеть сражение.

Уловил Корнило или нет скрытый намек, но ответил ­ехидно:

– Это вы убивали всех, даже скот. А мы вот скольковашего народа оставили! Значит, мы добрее.

Соломон беспомощно развел руками. Трудно быть на землеиудеем: это либо отказывайся называться иудеем, либо отвечай и за то, чтосовершили пращуры. И хотя в этих северных краях как-то установилось, чтокаждый мужчина да имеет только одну жену, рабов нет, а есть только наемныеработники, но не вычеркнешь же, что мудрый и справедливый Соломон имелдевятьсот жен и тысячу наложниц, что прародители, которых ставишь в примермолодежи, преспокойно спали с женами и служанками, а то и баловались с козами, ослицами…Приходится говорить, что в Завете, мол, сказано иносказательно, и что, кпримеру, когда Хам посмеялся над пьяным вдрызг отцом, то это, мол, простоувидел голым и захохотал, вот и все, и никакого мужеложства не было, а проклялНой сына и его потомство так страшно лишь по злому похмелью, а не из-за самогооскорбительного проступка Хама…

– Трудно быть иудеем, – сказал он вслух, – нолегче ли было Моисею с беглецами?

Корнило еще смеялся, но глаза уже стали серьезными.

– Ваш прародитель?

– Он не оставил потомства, – ответил Соломонпечально. – Но все-таки мы все – его дети.

К его удивлению, скифский жрец понял, даже удивился:

– И у вас были такие герои? То-то вы прожили так долго…Даже жаль, что завтра все умрете.

Голос его был чуть сочувствующим, но с тем бесстрастнымхолодком равнодушия, с каким юные народы относятся к смерти, гибели,исчезновению целых племен.

Заметив какое-то упущение на поле, он заспешил туда,размахивая руками и надрываясь в крике. Посох с острым концом с силой вонзалсяв твердую землю. Соломон еще провожал его прищуренным взглядом, а Руснасторожился, всматривался в дорогу. Частый конский топот раздался раньше, чемпоказался всадник. По дороге с северной стороны ровным галопом шел серый в яблокахконь. Всадник показался Русу знакомым, и, лишь когда тот приблизился, Рус ссожалением понял, что обознался.

Всадник лишь чуть повернул голову в сторону квадратногополя, его глаза быстро обежали всех, и конь, не сбавляя ровного галопа,приблизился к Русу и Соломону. Всадник легко спрыгнул, Рус ощутил ревнивый уколв сердце, но продолжал смотреть на незнакомца с удовольствием.

Тот был ростом с Руса, так же молод, светлые волосывыбивались из-под начищенного бронзового шлема и красиво падали на могучие плечи.Шея была толстая, тугие жилы мощно натягивали кожу. Он был в медвежьей шкуре,небрежно наброшенной на голое тело через правое плечо. Плечи и половина грудиоставались открытыми. Солнце играло на могучих мышцах, потемневшая от солнцакожа хранила следы ударов легких мечей, белые выпуклые звездочки шрамов,которые остаются от ударов стрел и небольших дротиков.

Соломону он вообще показался человеком, вырезанным изтемного дуба. Мышцы выглядели такими же плотными, как ствол дуба, и понятнобыло, почему стрелы не сумели проклюнуть глубоко. Он был тверд, как наплыв надереве, которое не всякий топор возьмет, да и тот, который возьмет, вскорезатупится или выщербится.

Он посмотрел на Руса, затем на Соломона, раздвинул ­губы:

– Кто из вас… гр… гр… конязь…

Речь его была рычащей, но Рус, к своему удивлению, улавливалзначение слов. Соломон развел руками, он вслушивался, но смысл, судя по еголицу, пока что ускользал.