Лисьи броды - Анна Старобинец

– Флакон при мне. Вы можете взять одну каплю, доктор.

Не знаю, сколь глубоко его помешательство, но есть шанс, что это поможет. Он убедится, что чудес не бывает, и помраченье пройдет.

Я вынимаю флакон с рубиновой жидкостью из кармана – он валялся там все это время без дела. А Новак распахивает докторский саквояж, вытряхивает прямо на брусчатку бинты, порошочки, шприцы, инструменты. Он роется в этом своем медицинском хламе и вылавливает пипетку. Его рука так трясется, что он не сразу попадает в хрустальное горлышко – и жадно засасывает рубиновую каплю пипеткой, как кровь хоботком. Потом он садится – прямо посреди площади. Озирается. Кроме хромой собаки, поблизости никого нет.

– Иди сюда, Шарик.

Пес брякается рядом с ним на спину, ждет, чтоб его почесали. Доктор протягивает руку и чешет. В его руке зажат скальпель. Медленный, как во сне, я не успеваю вмешаться – и этим скальпелем Иржи Новак распарывает собаке живот. Пес извивается, змеиными кольцами вываливаются на брусчатку кишки.

– О боже, Новак!

Я перехватываю его руку, но он и сам уже разжал пальцы и бросил скальпель. Другой рукой он капает из пипетки алую каплю в алое месиво.

И он являет мне чудо.

С голодным чавканьем уползают обратно в собачье брюхо кишки. И утекает обратно в рану собачья кровь. И зарастает рана. И остается на месте раны розовый шрам. И пес встает, отряхивается и виляет хвостом.

– Так не бывает, – я смотрю на пса: прижав уши, он нюхает и слизывает с брусчатки лужицу своей крови.

– Так вы дадите мне препарат? – Новак тянет к флакону окропленную алыми брызгами руку.

Я говорю ему:

– Нет.

Я иду через площадь к зданию банка.

Я запираю чужое чудо в железном сейфе вместе с чужим грязным золотом.

А доктор Новак все сидит в центре площади и гладит собаку.

Маньчжурия. Харбин. 1945 г.

Силовьев смотрел, как темнеет рубаха на спине рикши: сначала от шеи вниз, вдоль хребта, потом между лопаток – как будто на холстине проступил крест. Когда этот крест разбух и занял всю спину, а встречный ветерок ядовито завонял потом, Силовьев спрыгнул с телеги и последние пару кварталов до отеля «Модерн» неспешно прошел пешком. Особнячки в Харбине были какие-то совсем русские – как в центре Москвы, как будто и не уезжал, – а Силовьеву, раз уж он в Азии, хотелось экзотики, и он всякий раз ликовал, как ребенок, когда на нее натыкался.

Напротив «Модерна» китаец с застывшей улыбкой, как будто впечатанной в плоское морщинистое лицо, торговал жареными кузнечиками, жуками, сколопендрами и опарышами, насаженными на тонкие шпажки. В жуках, приглядевшись, Силовьев опознал тараканов, раздутые опарыши с запекшимися головками выглядели неаппетитно, а вот к кузнечикам и сколопендрам он приценился – ерунда, по пять фэней за шпажку. Силовьев так рассуждал: раз оказался в чужой стране – так уж не брезгуй, попробуй местную кухню. Себе он выбрал кузнечиков позажаристей, а полковнику – сколопендр. Полковнику тоже ведь интересно будет попробовать.

Хрустя кузнечиком – на вкус он напоминал горьковатую корочку от жареного картофеля, – Силовьев прошел через богатый, в коврах и мраморе, с китайскими вазами по углам, гостиничный холл, поднялся на второй этаж и пошагал к номеру; говорят, этот номер стоил чуть ли не пятьсот гоби, но полковнику его «предоставили».

В конце коридора Силовьев остановился, чтоб доесть кузнечика (полковник не терпел, когда чавкают), но прожевать не успел: за дверью грохотнул выстрел. Силовьев рванул дверь, споткнулся на пороге, чуть не поперхнувшись кузнечиком, и влетел в номер.

Полковник Аристов сидел спиной к входу в обитом кожей дубовом кресле, закинув ноги на дубовый конторский стол; в его руке дымился пистолет «браунинг». А за распахнутой настежь балконной дверью, спиной к чугунной резной решетке, стоял навытяжку Пика с застышим, липко поблескивавшим лицом. В левой руке, отставив забинтованную культю мизинца, он держал плетеную корзину с желтыми яблоками; под ногами его валялись яблочные ошметки. Полковник Аристов положил «браунинг» на стол, извлек из верхнего ящика ППШ «вальтер» и едва заметно кивнул. Пика достал из корзины яблоко здоровой рукой и точным механическим жестом водрузил его на макушку. Полковник прищурился, выстрелил – яблоко разлетелось шрапнелью сочных ошметков, – положил «вальтер» на стол и вынул из ящика револьвер «кольт». Качнул головой. Непроницаемо глядя перед собой, вор нащупал в корзине новое яблоко и снова приладил на голову. Силовьев отвел глаза – марионеточная покорность Пики его завораживала, но вместе с тем и пугала – и протолкнул языком за щеку остатки кузнечика:

– Разрешите доложить, товарищ полковник!

Аристов молча нажал на спуск. На этот раз пуля сшибла яблоко с Пикиной головы почти целым: Силовьев даже увидел через прутья балконной решетки, как оно плюхнулось на брусчатку и покатилось. Пика моргнул и снова полез в корзину.

– Валяй, Силовьев, докладывай.

Силовьев просеменил к столу и разложил прямо поверх пистолетов армейскую карту.

– Ты чем это хрумкаешь? – поморщился Аристов.

– А это… местная кухня. – Силовьев проглотил наконец злосчастное насекомое и протянул Аристову промасленный бумажный кулек. – Я и вам прихватил…

– Что это? – полковник заглянул внутрь, не касаясь кулька.

– Сколопендра, товарищ полковник.

– Сколопендра?

– Такой шашлычок…

– Я шашлычок, Силовьев, в ресторане «Татос» поем, там кавказская кухня. Убери эту дрянь. Что у тебя, кроме жареных насекомых?

– Там смершевцы по вашему приказанию шпану трясут вдоль Лисьего озера на предмет Кронина. И перекупщик один сознался, что видел кой-кого в конце августа в бухте Змеиная, – Силовьев суетливо переложил кулек со сколопендрой в левую руку, а указательным правой ткнул в карту. – Вот бухта Змеиная. Там, со слов перекупщика, контрабандисты с лодки высадили двоих: один высокий, светловолосый, второй – доходяга в наколках.

– Кронин и Флинт? Вполне возможно… Правильно мыслишь, Силовьев.

– А вот – Лисьи Броды, – лоснясь от похвалы, майор поволок по карте палец на другую сторону полуострова, вдающегося в озеро Лисье. – Довольно близко. За сутки могли дойти.

– Что за контрабандисты, выяснил?

– Так точно! – Силовьев покосился на Пику.

Тот по-прежнему стоял на балконе по стойке смирно, с новым яблоком на макушке. Из-под яблока медленно, липкими языками облизывая неподвижное лицо вора, стекали две струйки крови. Силовьев облизнул губы:

– Некий дядюшка Веньян и его помощник. Я приказал, чтоб патрули всех подозрительных вязали и к нам волокли. Найдем Веньяна – выйдем на след.

– Молодец, Силовьев. В рот вот только тянешь всякую гадость, а так – хвалю. Ты еще свяжись-ка с Лисьими Бродами, пусть там этот капитан Шутов тоже ищет Веньяна. Максим Кронин ему явно не по зубам, а контрабандистов, может, найдет.