Фельдмаршал в бубенцах - Нина Ягольницер

Каннареджо. Мимо подточенных гнилью причалов и позеленевших колонн. Мимо наглухо запертых дверей и слепых окон.

Все так же покачивались кованые фонари, и зыбкие тени хороводами мелькали там и сям. Редкие прохожие, прячущиеся от мороси под капюшонами плащей и полями шляп, растворялись в мути мокрых улиц и казались ничуть не реальнее этих теней. Весла негромко поскрипывали в уключинах. Доктор, нахохлившийся на носу лодки, чем-то постукивал в широких суконных складках.

А Годелоту поневоле слышался перещелк четок, и черный плащ в темноте походил на рясу. Лезвие скьявоны на дне поблескивало мозаикой капель, и шотландцу казалось, что он, словно паладин, следует за своим сюзереном в какой-то безнадежный крестовый поход, куда он один и согласился пойти, ведомый отроческой дурью. Что они незаметно перешли незримую границу миров и будут вечно плыть этой темной рекой меж пустынных берегов, населенных бесплотными химерами, юркающими в полусвете фонарей от стены к стене.

Страха не было и в помине. Вместо него вдруг еще невыносимее подступило щемящее одиночество, и подростку до смерти захотелось поскорее увидеть Пеппо. А доктор Бениньо как будто ощутил владевшее спутником смятение. Он поднял голову, откидывая капюшон:

— Годелот, — мягко проговорил он, — держитесь, прошу вас. Я знаю, вам сейчас волком хочется завыть. Всегда трудно смотреть, как рушится едва выстроенный кусок жизни. И поначалу каждый раз кажется, что вы просто вышвырнуты из дома на мороз и никому больше не нужны. Это пройдет. Увидите. Каждый следующий раз уже легче.

Годелот не ответил, но Бениньо ответа и не ожидал. Он бегло и ободряюще кивнул шотландцу и снова закутался в плащ.

Путь был неблизкий. Вскоре крепче потянуло морем, а затем отвратительным душком гниющей рыбы, как часто смердят сети, вытащенные на берег. Врач выпрямился, оглядываясь:

— Еще с четверть часа — и мы на месте. Вон у тех складов канал заканчивается, повернуть направо — и гавань как на ладони. — Вдруг он лукаво усмехнулся: — Кстати, боюсь показаться вам старым бахвалом, но мне хочется поделиться с вами: лодка была не единственной. Я нанял еще одну и оставил неподалеку от особняка. Если бы Орсо обнаружил побег раньше, чем я надеялся, он решил бы, что мы еще не успели отчалить. Полковник, конечно, не дурак и быстро разгадал бы подвох, но это могло выиграть нам время. И заметьте — мы почти на месте, до отплытия полтора часа, а вокруг тише, чем в склепе. Причаливайте, Лотте. Море совсем близко, течение усиливается.

Годелот развернул лодку к полуразрушенной пристани, у которой мокла рыбацкая барка. Подойдя вплотную, он встал, ухватился за столбик и подтянул лодку к самому причалу. Врач неловко выбрался на скрипучий помост.

— Оставьте лодку здесь, друг мой. Она выкуплена у хозяина, и, если какой-то бедолага рыбак подберет ее, она ему больше пригодится.

Шотландец поднялся на причал, а Бениньо уже двинулся к проходу меж рядами складов:

— Поторопитесь, Лотте. Нас уже ждут.

И правда, из темноты прохода показалась высокая фигура и негромкий голос произнес:

— Вы очень точны, доктор. Я сам только подоспел.

Фигура вышла из тени, и в чахлом свете луны, пробивавшейся сквозь рваные тучи, Годелот увидел полковника Орсо.

* * *

Нет, юноша вовсе не удивился. Он смотрел на своего командира молча, чувствуя странное облегчение, словно только что снял с ноющих ног тесные сапоги. Теперь все было правильно… В этом безмолвном и бестревожном паломничестве ему чудился подвох, будто гулкие темные улочки, прошитые стеклярусом дождя, всего лишь снились ему.

Свобода не достается так просто. Ее нужно отвоевать. Годелот не знал, откуда сидит в нем это убеждение, настоянное на памяти десятков поколений его предков. Но только теперь, когда перед ним стоял его вездесущий враг, шотландец поверил в реальность происходящего.

Орсо неторопливо шагнул вперед. Годелот подобрался, крепче сжимая эфес скьявоны, но полковник словно не заметил его. Он смотрел в лицо Бениньо, пристально и задумчиво, будто впервые увидев в нем что-то невероятно важное и примечательное. Врач тоже не нарушал молчания. Он лишь сбросил капюшон и медленно отер влажное лицо манжетой. Седые волосы засеребрились в неверном свете луны, напоминая тусклый шлем, и Годелоту снова вспомнился крестовый поход…

— Что ж вы все не угомонитесь, Орсо? — вдруг мягко спросил он.

А кондотьер ухмыльнулся:

— Сейчас? Помилуйте, доктор, кто ж отодвигает кости, когда игра в самом разгаре?

Но Бениньо не принял иронического тона. Он помолчал, а затем добавил, тяжело роняя слова:

— Орсо, остановитесь. С этим пора покончить. Чего вам не хватает? В чем бы вы ни обвиняли Годелота, не пытайтесь меня убедить, что вам не терпится отомстить за Руджеро. Сейчас все зависит только от вас. От вас одного. Что за радость вам от казни мальчика? А меня синьора выгнала по вашему наущению, не отрицайте. Чего вам еще? Отпустите нас, Орсо. Все устали от этой бесполезной игры. Все оказалось бессмысленно. И месть не насытит вас, полковник.

— Месть… Мне не до мести, Бениньо. Этими игрушками забавляются те, кому больше нечего ловить. Но вы чертовски правы. Все устали. И я не меньше вашего. А потому сегодня все закончится. Всем пора заплатить по счетам и разойтись. Именно поэтому я здесь, а вовсе не ради покойного Руджеро. Отдайте то, что украли, Бениньо. Отдайте и катитесь на все четыре стороны, я не буду вам мешать. Бог вам судья.

— У вас я ничего не крал, — ровно и твердо проговорил эскулап. А Орсо сделал еще несколько шагов, и Годелот отчего-то заметил, что на предплечье полковничьего камзола влажно лоснится темное пятно.

— Мне плевать, у кого именно украдено Наследие, доктор. Но сейчас герцогская Треть у вас, и это неправильно. Отдайте ее и уезжайте.

Бениньо прищурился:

— А по мне, так все правильно, Орсо. И я на свой лад даже благодарен вам за этот своевременный пинок. Чего греха таить, в обычных обстоятельствах мне могло не хватить решимости выйти из игры. Но вы поставили меня перед выбором — и я выбрал. Герцогиня не должна быть исцелена. Она не достойна новой жизни после всех исковерканных судеб, которые попали под колеса ее кресла. И уж тем более это исстрадавшееся и озлобленное существо не должно стать новой владелицей Наследия.

Странно, но полковник не вспылил в ответ на эти слова. Он все так же задумчиво смотрел на врача.

— Надо же… Я совсем не знал вас, Бениньо… — медленно проговорил он. — Забавно. Я столько лет недооценивал Господа, считал его ханжой, педантом и занудой. А у него, оказывается, отменное чувство юмора. Отрадное