Длинные руки нейтралитета - Михаил Иванов

– В ваши ручки, Марья Захаровна, всегда с радостью, – галантно отвечал капитан второго ранга. О том, что в госпиталь он предпочёл бы не попадать, бравый моряк умолчал. – Но мне срочно к адмиралу Нахимову…

– Подождёт! – абсолютно непочтительно отрезала госпожа доктор. – Первым делом сортировка раненых… Та-а-а-ак… Вы, господин офицер, пойдёте в последнюю очередь, а вот этот молодой человек очень нуждается в моих услугах… И кто ж его перевязывал этакой грязью?!

– Так прямо сейчас и пройду, мне рёбра говорить не помешают, ежели не особо громко.

Мариэла даже не собралась с ответом, когда у капитан-лейтенанта образовалась мощная поддержка в лице самого адмирала.

– Здравия желаю, ваше превосходительство! – Семаков только-только успел сказать, когда заметил у Нахимова изменения в погонах: – Виноват, ваше высокопревосходительство, не сразу разглядел.

– Без чинов, Владимир Николаевич. Как себя чувствуете?

– Сильно о штурвал ударило, Павел Степанович, сколько-то рёбер сломано, но уповаю на Марии Захаровны умения. – Короткий поклон.

– На самом деле у Владимир Николаевича ещё и небольшая контузия, – это Мариэла сказала, не поворачивая головы от раненого матроса, – но, так и быть, разрешу вам переговорить, пока я занята. Но как только освобожусь – не взыщите, Павел Степанович, немедля господина капитана второго ранга возьму под свой арест.

– Не сомневаюсь. Мария Захаровна, не первый день вас знаю-с.

Улыбку адмирала младший офицер воспринял как разрешение докладывать, и они прошли в палату.

– Осмелюсь доложить, Павел Степанович, «Морской дракон» сначала шёл курсом…

Доклад был прерван через полчаса.

– Марья Захаровна, там лейтенант князь Мешков у ворот. Просят дозволения пройти. Говорят, что с рапортом к его высокопревосходительству.

– Пусть пройдёт.

– Павел Степанович, – очень быстро заговорил Семаков, – осмелюсь доложить: с момента моего ранения лейтенант принял командование.

– Очень хорошо… да вот и он сам. Владимир Николаевич, продолжайте доклад о ходе боя до момента, как вас зацепило, а дальше вы, Михаил Григорьевич.

– Слушаюсь. Итак, атаку на линкор «Йена» начали с того, что…

Эта случайность не была случайной.

Сначала идущий полным ходом «Морской дракон» закономерно встретился с поспешающими к Кинбурну пароходофрегатами «Одесса» и «Крым». Лейтенант Мешков решил не останавливаться и приказал поднять флажные сигналы «Победа наша. Иду в Севастополь. Имею на борту раненых. „Херсонесу” требуется помощь». Офицерскому составу пароходофрегатов только и осталось, что сокрушаться о невозможности участвовать в бою, а также обсуждать, какого именно рода помощь может потребоваться.

Встреча со вторым участником боя при Кинбурнской крепости была несколько иной. Старший помощник на «Херсонесе», стоявший в то время вахту, заметил водный сигнал от чужих. Натурально, командир был о том немедля извещён. Сыграли боевую тревогу. На горизонте очень скоро стали заметны дымы.

Через десять минут сигнальщик прокричал:

– Вижу мачты!

А ещё через четверть часа Руднев, воспользовавшись подзорной трубой, возгласил:

– Наши это. Судя по надстройкам, «Одесса» и «Крым».

– Андреевский флаг на головном! – возопил зоркий сигнальщик.

– Ну вот же! Очень кстати: сможем передать им часть спасённых, то бишь пленных. Степан Леонидович, распорядитесь насчёт флажного сигнала. Да, и отбой боевой тревоги.

На этот раз времени вполне хватило на обмен не только людьми, но и новостями.

Через три часа все три российских корабля шли кильватерной колонной, направляясь в Севастополь.

Основанием для народного ликования послужила не только новость о разгроме эскадры у Кинбурнской крепости.

Тем же днём представительная французская делегация под белым флагом запросила встречи с российским командованием. Речь шла о перемирии. Английские союзники ранним утром покинули Балаклавскую бухту, бросив союзников, снаряжение, артиллерию и боеприпасы к ней.

Главой российских представителей в отсутствие Нахимова стал генерал-лейтенант Васильчиков. Инструкции имелись.

– Разумеется, господа, мы можем согласиться на перемирие. Но мои полномочия не простираются настолько далеко, чтобы предоставить таковое на срок более сорока восьми часов.

– Этого времени нам не хватит даже на погрузку, не говоря уж о том, чтобы дойти до Константинополя!

– На погрузку личного состава вам безусловно хватит даже двенадцати часов. Что же касается снаряжения, боеприпасов, артиллерии и тому подобного, мы не возражаем, если вы всё это оставите. Согласитесь, господа, что за сутки с половиной ваш флот вполне в состоянии дойти до ближайшего турецкого порта.

– А если нам не хватит времени?

– Вас будет сопровождать эскорт из российских кораблей. Как только срок перемирия закончится, они будут иметь честь атаковать вас.

В этот момент капитан первого ранга Ергомышев вклинился в ход переговоров:

– Точно так же атака будет произведена при попытке приблизиться к российскому побережью или кораблям ближе чем на три навигационные мили[26]. Это будет считаться нарушением перемирия.

– Само собой разумеется, у нас нет никаких планов отклоняться от кратчайшего пути к Босфору.

Несколько искривлённое выражение лица визави Ергомышев счёл за улыбку.

В конце концов французы сторговали срок перемирия до трёх суток, упирая при этом на «неизбежные в море случайности». Этот термин бытовал во всех военных флотах мира.

Как только князь Меншиков узнал об отступлении союзников, он немедленно приказал войску выдвигаться в сторону Севастополя. Дополнение к приказу предписывало не слишком торопиться, дабы избежать совершенно ненужных боестолкновений. Одновременно светлейший озаботился составлением победной реляции в Петербург от имени российской армии, которая и внесла основной вклад в величайшую из побед русского оружия.

Мариэла стояла насмерть: на её крещении должны были присутствовать лишь самые необходимые персоны. В качестве крёстного отца она выбрала Николая Ивановича Пирогова. Несмотря на всю занятость, тот и не подумал отказаться. Правда, лейтенант князь Мешков тоже очень хотел заполучить эту честь, но приказ командования заставил исполняющего обязанности командира «Морского дракона» снова выйти в море.

С крёстной матерью вышло не так просто. По некотором размышлении Мариэла попросила об этой услуге капитаншу Абрютину, племянница которой была одной из первых пациенток госпожи магистра в Севастополе. Елизавета Алексеевна, разумеется, была польщена. И сразу же взяла на себя труд раздобыть нужные белые одежды, полотенца, свечи и прочие принадлежности обряда. На долю Мариэлы осталось лишь вызубрить молитвы «Отче наш», «Верую» и «Богородице». Тренированная память мага жизни могла справиться с куда более трудными задачами.