Теория стаи. Психоанализ Великой Борьбы - Алексей Меняйлов
Шрифт:
Интервал:
С первой своей женой, еврейкой, отец развелся по причине ее неверности в период войны. От нее — сын Игорь и дочь Ирина. Игорь Александрович Меняйлов, вулканолог, погиб, как говорили в заглавных новостях всех телевизионных каналов по всему миру, «поглощенный раскаленной лавой» в Венесуэле, куда он на начавшееся извержение в числе группы ведущих вулканологов мира вылетел с международного конгресса.
Со второй женой, хотя и русской, но купеческой если не дочкой, то во всяком случае внучкой, отец развелся по той же причине — ее неверности.
Но прежде, когда отцу было уже 50, в 1957 году от нее родился сын Алексей — автор этой книги.
Умер отец в 78 лет, биологически преданный, в сущности, всеми, кроме некоторых своих учеников, которых он «вытягивал» на защиту диссертации, когда они входили в конфликт с мышлением академической иерархии.
Отец! Прости меня! В том числе и за непонимание.
А рассказы твои я запомнил — все. Запомнил — и сохраню.
В том числе и о 1941 годе. О событиях, о которых ты, вопреки официозу, в сущности рискуя, говорил мне, мальчишке: это был — драп.
Да и про 42-й год тоже говорил: драпали.
* * *
С каким чувством драпали верные Сталину комсомольцы, можно ощутить, естественно, только одним способом, — сосредотачиваясь на «характерных деталях». И понять, благодаря родовой памяти, можно, — если хоть один из предков это видел — и хотел понять.
Иных свидетелей быть не может, ведь невозможно составить картину происходившего в 1941 году по протоколам допросов тех немногих выживших профессиональных военных, которые для того, чтобы избежать передачи дела в трибунал, на допросах особистов обречены были «вспоминать», как они «отступали, отстаивая каждую пядь земли от превосходящих сил немцев, защищались до последней капли крови». Освобожденные в конце войны советские военнопленные еще до допросов особистов сочиняли себе легенды — они также на допросах были заинтересованы не рассказывать правду, но, напротив, спасать свою шкуру.
Остаются кроме свидетельств выживших неугодников еще рассказы тех, кто оказался в зоне оккупации, тех, мимо кого в 1941 году драпали политработники, а за ними коммунисты и комсомольцы.
«Характерная деталь» взята из истории уже упомянутого в главе «Комсомольцы-сталинцы» украинского села Великая Вулыга Тывровского района Винницкой области.
Много сел на Украине, очень много, но я, автор, был, наверное, только в десятке-двух. Почему-то меня притянуло неизвестное село Великая Вулыга — именно притянуло, потому что добраться до него было несколько сложнее, чем до многих прочих. Но я добирался, и работал там над рукописью (о русских еретиках XV века) дольше, чем в других селах. И даже когда увидел на памятнике павшим свою фамилию, целый список однофамильцев, не сразу понял, что притянуло меня, похоже, на родину прапрадеда.
Да, прапрадед был с Украины, но откуда, из какого села, города или даже области — на логическом уровне памяти родственники отца не сохранили.
Фамилия у автора редкая, и притом весьма, — тем многозначительнее встреча с однофамильцем, который на самом деле, скорее всего, дальний и не помнящий родства родственник.
За всю жизнь мне не удалось встретить ни одного однофамильца, хотя их по справочникам многих и многих городов я и искал.
А тут, в Великой Вулыге, на том самом памятнике в центре села в списке не вернувшихся с Великой Отечественной войны солдат и офицеров — я обнаружил пять или шесть имен; не то чтобы свою фамилию в точности, но самую близкую из известных мне форм — Мiняйло.
Отец, родом из-за Волги, из Самары, рассказывал, что один из его прадедов (прапрадедов?) по мужской линии, судя по фамилии, был украинцем. С украинской формы на русскую отец фамилию изменил собственноручно в 20-е годы, приписав в конце буковку «в». И это оправдано: украинская кровь с каждым новым поколением разбавлялась русской и, видимо, казацкой; у отца украинской крови было уже меньше восьмой части.
Из всего вышесказанного следует, что не позже середины XIX века, еще во времена крепостного права некий, видимо, украинец с Украины бежал в Россию, за Волгу, в места, где люди были свободны от крепостной («внешнической») зависимости.
Почему бежал? И при каких обстоятельствах?
Логической памяти об этом не сохранилось, но психологически достоверные обстоятельства, а главное, причины восстановить несложно.
Поведение жителей Великой Вулыги во время Великой Отечественной войны коренным образом отличалось от поведения отца.
Можно выразиться и так: поскольку предки отца по законам брачных предпочтений должны были воспроизводить, пусть расплывчато, отличительные черты характера прапрадеда по мужской линии, — то предок этот психологически с односельчанами не совмещался, был им противоположен.
Об одном великовулыжском комсомольце М., с ППШ драпанувшем от немецких диверсантов, будущем отце двух адвентистских пасторов уже было рассказано.
Великой Вулыге во время Второй мировой войны, как дружно говорит нынешнее поколение ее жителей, повезло: немцы, захватив территорию, прошли дальше, а оккупационные войска состояли из румын.
Румыны вели себя не в пример мягче, чем немцы: это немцы расстреливали, вешали и глумились над жителями изощренными способами по делу и без дела — преимущественно над русскими. Румыны же всего-навсего били. Но часто. И по взаимоисключающим друг друга поводам.
Согласно гитлеровскому четырехлетнему плану использования экономических ресурсов присоединенных территорий, бывшие жители Советского Союза должны были работать и — в отличие от жителей Европы, которым гитлеровцы за работу хоть как-то, но платили, — работать бесплатно.
В обязанность румынских оккупационных войск входило следить за правильным ведением работ. И жителей в точности так же, как во «внешнических» сталинских колхозах, сколачивали в сельскохозяйственные бригады и работать с утра и до ночи заставляли. Согласно приказу, отбирались все выращенные продукты.
Чем было питаться?
Оставалось одно — красть.
Если румыны в Великой Вулыге ловили человека, несущего что-нибудь украденное, то его останавливали и били плетьми — за то, что украл. Если человек не нес ничего, то его все равно останавливали и точно так же секли плетьми: что не несешь ничего, о семье не заботишься?
Психологически все понятно: подданного, исполнителя надо воспитывать. Только добровольный вор в потомках станет самозабвенным исполнителем сверхвождя.
Таким образом, житель Великой Вулыги, если не хотел деградировать до холуя и вора, — должен был стать партизаном. Но в партизаны из Великой Вулыги от такой жизни не ушел ни один — все жители всю оккупацию прилежно работали на сверхвождя, тем усиливая его стаю.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!