Солнце мертвых - Алексей Атеев

И вот Стас, расположившись на автобусном сиденье, смотрит в окно на пролетающие мимо заснеженные поля и перелески. В голове пусто, думать ни о чем не хочется. И все же, приходил Асмодей или не приходил?

«Приходил или не приходил?» – стучит в голове. Наверное, все-таки приходил. В памяти всплыл рассказ старика про того испанского студента, как же его звали? Да, Рамирес! Что-то этот рассказ напоминает? Инквизиция, подвалы, а Великий инквизитор оказался его наставником, духовным отцом, что ли… Чем же та история закончилась? Старик так и не досказал ее до конца. А почему не досказал? Не потому ли, что нечто подобное должно было произойти и с ним? Именно. Так и случилось, как в том рассказе. Добился этот Рамирес могущества, уверовал в свои безграничные силы, а в финале подвергнут пыткам и, надо думать, сожжен. Такие вот Асмо Трабзони или Асмодеи Чернопятовы ловят в свои сети легковерных дураков, а потом сами же и уничтожают их. Но зачем? Вот это-то и было самое непонятное. Зачем все это нужно? Чужими руками жар загребать? Но это слишком мелко для столь могущественных сил.

Так ничего и не решив, мальчик продолжал смотреть в окно. Наконец автобус въехал в Светлый. Вид родного города не доставил ни малейшей радости. Напротив, на сердце стало еще тяжелее.

Стоял пасмурный зимний день, который вот-вот должен был перейти в вечер. Стас брел по заснеженным и пустынным улицам к своему дому. Вот и он – серая громадина, точно такая же, как и десятки стоящих рядом. Редкие прохожие спешили мимо, торопясь спрятаться в теплые норки, отгородиться от мрака и холода, от бессмысленности и ожесточенности бытия яркими кухонными занавесками, голубым экраном телевизора. Стас нерешительно встал перед подъездом, он нашел глазами родные окна. Интересно, дома ли мать? Скорее всего на работе, она всегда на работе. А может быть, «эти» дали телеграмму, и она ждет его? Нет, вряд ли. Не такие они люди, чтобы давать телеграммы. Коли уж ни разу не позволили матери увидеться с ним, то о какой заботе, о каком сострадании можно говорить?

Подняться, что ли? Стас неуверенно шагнул к подъезду. А что там? Зачем он вообще приехал? Припадочный! Остался бы в своей палате. Тепло. Поят-кормят. Телевизор, книги… Спичечный коробок тоже может быть уютным. Он еще раз посмотрел на окна. В них отражался пустынный двор, окрестные многоэтажки, далекий лес.

«А ведь старик был прав, когда пытался разрушить это убожество, – внезапно подумал Стас, – да как его разрушишь, тут любое волшебство бессильно». Мальчик неуверенно топтался возле подъезда. Идти домой совершенно не хотелось. Наконец он принял решение и пошел от дома прочь. Как будто повинуясь чьей-то незримой силе, брел он по микрорайону, пока ноги не вынесли его к слободке Лиходеевке.

Стас вышел на знакомую улочку. Стройка совсем близко подступила к деревушке. Два крайних дома уже снесены, и на их месте вырыт очередной котлован.

Стас безучастно шел по совершенно пустой улице. Все занесено снегом, огромные сугробы почти скрыли из глаз низенькие, осевшие избушки. Грустно и уныло было среди этих домишек. Стас остановился возле знакомого дома. Когда-то он приходил сюда с Асмодеем. Он нерешительно тронул тяжелое железное кольцо калитки: войти, что ли? А зачем – там наверняка никого нет. Мальчик выпустил кольцо. Оно глухо брякнуло.

Или все-таки войти? Стас толкнул ногой калитку, она слабо скрипнула и отворилась. Дверь в дом распахнулась так же легко, темные сени и наконец горница. Стас вошел в нее и огляделся. Здесь как будто ничего не изменилось. На полу лежали пестрые половики. Было тепло и тихо. «Наверное, старухи здесь живут», – сообразил мальчик.

– Эй, есть кто-нибудь?! – крикнул он. Но никто не откликнулся. Стас скинул пальто и уселся на старый диван, жалобно звякнувший пружинами. За окном заметно потемнело. Наступил вечер. В доме по-прежнему тихо, лишь неясные шорохи, какие-то поскрипывания наполняли его. Стас неподвижно сидел на диване.

В чем же все-таки смысл происходящего? А никакого смысла и нет – внезапно понял он. Как нет никакого смысла в его жизни. А раз нет, стоит ли продолжать? К чему обманывать себя и других? Калека и есть калека. Калека, эпилептик, ненормальный. Припадочный… Какими еще прозвищами награждали его в школе и на улице? Конечно, не в жалости и презрении окружающих дело. Главное, сам понимает, что нормальная жизнь для него невозможна. Клеймо придурка, к сожалению, несмываемо.

Стас сидел в темноте и неторопливо размышлял. Как ни странно, он был абсолютно спокоен. Не было ни горечи, ни отчаяния, полное безразличие овладело мальчиком.

Он вспомнил старика Асмодея, вспомнил подземные лабиринты, жутких монстров, которые вовсе не казались страшными, а скорее смешными. И старик смешной. Считал себя повелителем, властелином, хозяином… И Стас-дурачок ему поверил… Кем он повелевал? Этими протухшими марионетками или мелкой нечистью вроде Мирошки? А тоже: «Я владыка этих мест!» Стас хмыкнул.

Владыка! А все же интересно, зачем он появился в этой клинике? Чтобы посмотреть на его, Стаса, бессилие? Наверное, в этом и состоит их колдовская, бесовская сущность. Все равно что дал конфетку, а потом вырвал изо рта. Конечно, конфетка – довольно слабое сравнение, но общую суть выражает.

Да, попал он в западню. Не вырваться!

А может быть, вырваться возможно? Но как? Смерть – стукнуло в голове. Вот выход! Все несчастья сразу кончатся. Он не ужаснулся пришедшей мысли, наоборот, на душе стало сразу легче.

Стас редко думал о смерти. В его представлении она была далеко-далеко. Тем более что, познакомившись с подземными обитателями кладбища, он вдруг понял, что у небытия много разных форм.

«А мать?» – кольнуло в сердце. Мать, конечно, жалко, но ведь и ей от его смерти только лучше будет. Конечно, поплачет, погорюет… А сейчас разве ей сладко? Жить с уродом, которого все сторонятся. Вот он и развяжет ей руки. Решимость Стаса окрепла. «Чего тянуть, – размышлял он. – Лучше уж разом. Темно вот тут только. Где-то на подоконнике, – вспомнил он, – стоял огарок свечи». Стас встал, пошарил на окне и нашел то, что искал, тут же лежали и спички. Свеча разгорелась. Она была изготовлена почему-то из зеленого воска. Свет ее бросал длинные, казалось, живые тени на стены жилища колдуна, и чудилось, что он притаился в одном из углов. Но Стаса уже ничего не пугало. Он выдернул ремень из брюк и присмотрелся, куда бы половчее прицепить петлю. Взгляд его упал на массивный крюк, торчащий из потолка. Когда-то на него, видно, вешали керосиновую лампу. Как раз то, что надо. В действиях мальчика чудился некий автоматизм, словно незримая рука дергала его за ниточки. Стас подтащил к крюку стул и приладил петлю. Брюки то и дело сползали, и он одной рукой придерживал их. Было как-то неловко и даже чуть-чуть смешно. Наконец все готово. Мальчик подергал петлю, просунул в нее голову и затянул ремень. Ощущение, конечно, не из приятных. Он слез со стула и заходил по горнице. Потом опустился на скрипящий диван. Сомнения нахлынули на него. А может, в этом и состоял коварный план старика – довести до самоубийства, а потом сделать одним из своих живых мертвецов? Нет, вряд ли! Да и зачем? Решимость снова вернулась к Стасу. Чего тянуть? Он взгромоздился на стул, вновь затянул на шее петлю и приготовился отшвырнуть стул ногой. И тут силы оставили его, что-то будто лопнуло внутри. Точно душу сковывали обручи, и вот они треснули, развалились.