Лермонтов. Мистический гений - Владимир Бондаренко

Я не верю в случайность такого единодушного замалчивания любых сведений о Михаиле Лермонтове. Значит, не то было с самой дуэлью. Да и была ли она вообще? Был ли вызов на дуэль? Были ли секунданты? Воспоминания князя Васильчикова и Эмилии Шан-Гирей чересчур запутанны и скорее являются самооправданиями замешанных в гибели поэта людей. Что они скрывали и о чем не хотели говорить?

После вызова Мартыновым поэта на дуэль друзья надеялись, что Мартынов не найдет себе секунданта и дуэль сама собой отменится. Мартынов обратился с просьбой к князю Васильчикову, и тот охотно согласился.

Я согласен с версией, пожалуй, самого дотошного лермонтоведа XX века Эммы Герштейн, что скорее всего именно князь Васильчиков и спровоцировал дуэль. Князь ненавидел Лермонтова уже за одни эпиграммы в его адрес:

Его отец, канцлер Российской империи Илларион Васильчиков, доверенное лицо Николая I, охотно поддерживал нелюбовь сына к поэту. Корф записал в своем дневнике: "Князь Васильчиков виделся с государем и остался очень доволен результатом аудиенции в отношении к своему сыну… Между тем, быв сегодня у князя, я нашел перед ним раскрытым на столе роман Лермонтова "Герой нашего времени". Князь вообще читает очень мало, и особенно по-русски; вероятно, эта книга заинтересовала его теперь только в психологическом отношении: ему хочется ближе познакомиться с образом мыслей того человека, за которого приходится страдать его сыну".

И потому официальная версия о том, что секундантом Лермонтова был князь Васильчиков, — явно лживая. Не мог быть секундантом поэта и Михаил Глебов, живший в одной квартире в Пятигорске с Мартыновым. Кто же? Если справедлива версия, что Алексей Столыпин был секундантом и он же медленно командовал: "Один, два, три…" — выстрелов всё не было, то по правилам дуэльного кодекса дуэль должна была быть закончена. Вместо этого Столыпин кричит, вмешиваясь в дуэль: "Стреляйте, или я вас разведу!.." Тем самым он и провоцирует выстрел Мартынова. Становится соучастником убийства. Пусть и самым невольным. Но был ли Столыпин на дуэли? Никто сказать не может. При жизни своей бывший ближайший друг Лермонтова не проронил ни слова.

В качестве самооправдания этот якобы друг и родственник поэта, благороднейший человек своего времени, Алексей Столыпин в 1843 году, живя в Париже, перевел на французский язык роман "Герой нашего времени", но не написал никакого предисловия, никаких воспоминаний. Столыпин увлекался идеями Фурье и свой перевод поместил в фурьеристской газете "La Democratic pacifique". Почему уже вольный парижанин так ни слова и не сказал об истории дуэли? В редакционной заметке, опубликованной перед началом печатания в газете лермонтовского романа, говорилось о реакции на него русского читателя. Заметка заканчивалась загадочной фразой: "Г. Лермонтов недавно погиб на дуэли, причины которой остались неясными". И это пишет человек, якобы участвовавший в дуэли? И ни слова о своем участии или неучастии в ней. "Благородный анонимный памятник от бывшего друга".

О чем же они все молчали? Даже в самых интимных записях и личных письмах. Все версии об участии в дуэли Алексея Столыпина и Сергея Трубецкого идут уже только от князя Васильчикова и то после смерти их обоих, спустя чуть ли не полвека после самой дуэли.

Сохранилось несколько четверостиший, написанных Михаилом Лермонтовым тем трагическим летом 1841 года:

Профессор А. А. Герасименко пишет в книге "Из Божьего света…": "Сценарий "дуэли" интриганы разрабатывали поэтапно: вначале будто бы стрелялись без секундантов, нет — при одном (М. П. Глебове), нет — при двух (тот же Глебов и он, Васильчиков) и наконец, — при четырех (включили еще А. А. Столыпина и С. В. Трубецкого). О последнем варианте А. И. Васильчиков стал говорить после их смерти…"

Расследовавший по горячим следам дело о дуэли П. К. Мартьянов был убежден в причастности князя Васильчикова к гибели поэта: "Недобрая роль выпала в этой интриге на долю князя. Затаив в душе нерасположение к поэту за беспощадное разоблачение его княжеских слабостей, он, как истинный рыцарь иезуитизма, сохраняя к нему по наружности прежние дружеские отношения, взялся руководить интригою в сердце кружка и, надо отдать справедливость, мастерски исполнил порученное ему дело. Он сумел подстрекнуть Мартынова обуздать человека, соперничавшего с ним за обладание красавицей, раздуть вспышку и, несмотря на старания прочих товарищей к примирению, довести соперников до дуэли, уничтожить "выскочку и задиру" и после его смерти прикинуться и числиться одним из его лучших друзей. "От него самого я и слышал", — говорил В. И. Чиляев: "Мишеля, что бы там ни говорили, а поставить в рамки следует!" Итак, Мартынов, похоже, стал орудием мщения для мстительного Васильчикова, а заодно "козлом отпущения" во время следствия по делу о дуэли".

Хочу заметить, что версия о давлении на Мартынова каких-то внешних сил, считавших поэта "ядовитой гадиной", появилась не в советское время и не в каких-то революционных кругах. Так считал и реакционер М. Н. Катков, такого же мнения был и редактор "Нового времени" А. С. Суворин. В дневниках Суворина за 1899 год читаем о любопытнейших замечаниях о Мартынове П. А. Ефремова: "Васильчиков о Лермонтове: "Если б его не убил Мартынов, то убил бы кто другой; ему всё равно не сносить бы головы". Васильчиков в Английском клубе встретил Мартынова. В клуб надо было рекомендацию. Он спрашивает одного — умер, другого — нет. Кто-то ударяет по плечу. Обернулся — Мартынов. "Я тебя запишу". Взял его под руку, говорит: "Заступись, пожалуйста. А то в Петербурге какой-то Мартьянов прямо убийцей меня называет". — Ну, как не порадеть! Так и с Пушкиным поступали. Все кавалергарды были за Дантеса. Панчулидзеву Ефремов говорил: "Надо вам рассыропить историю полка декабристами. А то ведь у вашего полка два убийцы — Дантес и Мартынов"". Не будем устраивать конспирологическую версию о дружбе Дантеса с Мартыновым, о тайном клубе кавалергардов, убивающих русских поэтов. Но любителей песенок о кавалергардах все-таки прошу не забывать, именно они и убили двух гениальных русских поэтов…

Такого же мнения о подстроенности дуэли еще один известный литератор А. В. Дружинин. Он одним из первых стал собирать сведения о судьбе поэта, в ту пору, когда были живы многие его современники. Встреча с Руфином Дороховым, отчаянным забиякой, дуэлянтом, не в пример Лермонтову, но одним из немногих истинных друзей поэта, вызвала у Дружинина, скрупулезно придерживавшегося всех правил дворянской чести, особенный порыв отчаяния из-за гибели поэта: "Зачем люди, его окружавшие, — думал я с ребяческим ожесточением, — не ценили и не лелеяли поэта, не сознавали его величия, не становились грудью между ним и горем, между ним и опасностью! Умереть за великого поэта не лучше ли, чем жить целое столетие?…" Дорохов, в отличие от мнимых друзей поэта, никогда не оправдывал Мартынова. Он первым и заявил: "Это была не дуэль, а убийство". Ему ли, отчаянному дуэлянту, не знать, всех правил дуэли. Дорохов назвал Мартынова "презренным орудием" убийства поэта.