Лев Троцкий - Георгий Чернявский

Однако когда последовали замечания Троцкого о работе заместителей председателя Совнаркома с предложением ликвидировать Наркомат рабоче-крестьянской инспекции (Рабкрин), который возглавлял Сталин, появился раздраженный ответ Ленина от 5 мая, свидетельствовавший, что те благожелательные по отношению к Троцкому документы, которые писались в предыдущие недели, отнюдь не отражали реальную позицию Ильича. Ленин полагал теперь, что названные замечания «возобновляют наши старые разногласия с т. Троцким, многократно уже наблюдавшиеся в Политбюро». Со свойственной ему безапелляционностью Ленин делал негативные обобщения, заявляя, что Троцкий «поразительно неосведомлен о том, о чем он судит».[777] Пройдет всего лишь несколько месяцев, и Ленин в своих последних продиктованных статьях и записках полностью поддержит позицию Троцкого. В оценках приближавшегося к тяжелой болезни вождя настроения продолжали играть весьма важную, если не решающую роль.

Последние ленинские документы периода его активной деятельности были вновь благоприятны по отношению к Троцкому. Возвратившись на недолгое время к работе после перенесенного в мае 1922 года сравнительно легкого инсульта, Ленин выразил согласие с предложением Троцкого о сокращении армии на 200 тысяч человек в течение января 1923 года и 13 ноября 1922 года внес это предложение на рассмотрение Политбюро, где оно было принято.[778]

Наконец, уже в декабре 1922 года Ленин решил привлечь Троцкого к отстаиванию своей позиции в пользу полного сохранения монополии внешней торговли на предстоявшем пленуме ЦК. 13 и 15 декабря Ленин, понявший, что по состоянию здоровья не сможет участвовать в пленуме, в двух письмах просил Троцкого взять на себя защиту общей точки зрения о необходимости сохранения монополии.[779] Последним документом публичной политической деятельности Ленина перед его отъездом в отпуск, из которого он уже не возвратится, было письмо Сталину от 15 декабря 1922 года: «Я кончил теперь ликвидацию своих дел и могу уезжать спокойно. Кончил также соглашение с Троцким о защите моих взглядов на монополию внешней торговли… Уверен, что Троцкий защитит мои взгляды нисколько не хуже, чем я».[780]

С середины декабря Ленин находился в Горках под строжайшим наблюдением Сталина, который добился решения Политбюро от 18 декабря 1922 года, поручившего ему контролировать лечение «вождя» и соблюдение его режима.[781] Переносивший один за другим микроинсульты и сердечные приступы, Ленин фактически оказался под домашним арестом, что провоцировало у него припадки озлобления по отношению к тем, кого он с должным основанием считал своими тюремщиками, прежде всего к Сталину. Во время ослабления приступов мозгового заболевания Ленин все с бблыним доверием относился к Троцкому — основному политическому противнику Сталина, хотя продолжал испытывать по отношению к гордому и высокомерному наркомвоенмору чувство настороженности.

Именно в этих условиях появилось знаменитое ленинское «Письмо к съезду», которое диктовалось урывками в виде отдельных записок, своего рода «дневника». Лишь он был разрешен Ленину его бдительным стражем, внимательно следившим, чтобы ухаживавшие за Лениным жена Надежда Константиновна, сестра Мария Ильинична, секретари и врачи беспрекословно выполняли его распоряжения.

Ленин начал диктовку 23 декабря, выразив согласие с высказанным ранее предложением Троцкого о придании законодательных функций Госплану,[782] которое он недавно жестко отклонил. Ленин считал необходимым пойти «в этом отношении навстречу тов. Троцкому».[783] На следующий день диктовка посвящена была совершенно иному вопросу. Ленин решил охарастеризовать наиболее влиятельных партийных деятелей. Речь шла о нескольких действительно видных руководителях — Бухарине, Каменеве, Зиновьеве. Почему-то вдруг Ленин высказался и о качествах Пятакова, который занимал средние посты. Ни для одного из них вождь не нашел подлинно доброго слова, у каждого выискивал такие пороки, которые должны были воспрепятствовать им стать преемниками. Ильич считал себя незаменимым.

Однако главное содержание записи 24 декабря касалось двух соперников, кем Ленин на протяжении нескольких лет балансировал. В записках говорилось: «…Я думаю, что основным в вопросе устойчивости с этой точки зрения (речь шла о возможной гарантии от раскола партии. — Г. Ч.) являются такие члены ЦК, как Сталин и Троцкий. Отношения между ними, по-моему, составляют ббльшую половину опасности того раскола, который мог бы быть избегнут и избежанию которого, по моему мнению, должно служить, между прочим, увеличение числа членов ЦК до 50, до 100 человек». Этот фрагмент может служить явным свидетельством непоследовательности суждений Ленина, что было обусловлено обострившейся болезнью. Подвергая резкой критике в других документах, в том числе записках, продиктованных во время болезни, усиливавшийся бюрократизм, он теперь предлагал резко увеличить состав. ЦК, что явно стимулировало бы дальнейшее усиление этого самого бюрократизма. Я уж не говорю о том, что увеличение численности ЦК явно не имело отношения к опасности раскола, которую олицетворяли, по его мнению, взаимоотношения Сталина и Троцкого.

Но Ленин сказанным не ограничился. Он перешел к личным качествам Сталина и Троцкого, вроде бы придерживаясь прежнего «равновесия» в их характеристике, но фактически делая крен в пользу Троцкого. «Тов. Сталин, сделавшись генсеком, — продолжал диктовать Ленин, — сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. С другой стороны, тов. Троцкий, как доказала уже его борьба против ЦК в связи с вопросом о НКПС (здесь еще одно свидетельство неясности ленинской мысли: он перепутал вопрос о НКПС с вопросом о профсоюзной дискуссии. — Г. Ч.), отличается не только выдающимися способностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хвастающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела».