Старейшее жизнеописание Спинозы. Трактат об очищении интеллекта - Андрей Майданский

Примечательно, что автор этих слов, Ричард Мэйсон, не счел нужным привести саму эту дефиницию. Науку о «высшем благе», каковым для Спинозы является усовершенствование интеллекта, Мэйсон, с заметным оттенком пренебрежения, зовет «гигиеной духа» (очевидно, имея в виду сравнение логики с медициной). Меж тем во времена Спинозы медицина вовсе не сводилась к лечению и «гигиене». Разделами медицины считались анатомия и химия[571] [Ер 8], а Декарт называл медицину первой среди трех главных ветвей «древа философии», наряду с механикой и этикой [С 1, 309]. Сравнением с медициной Спиноза намеревался возвысить логику, вопреки ее устоявшейся репутации мало для чего пригодной, школьной дисциплины.

Да и мог ли Спиноза «не интересоваться и не заботиться» о науке, которая занимается таким предметом, как интеллект? И что для него могло быть важнее дела усовершенствования интеллекта? В «Этике», во всяком случае, прямо говорится, что

А главное, почему Мэйсон решил, что дефиниция Логики относится к общепринятой логике? Неужто Спиноза мог всерьез считать эту логику методом усовершенствования интеллекта— теорией достижения «наивысшего счастья или блаженства»?

Общую логику Спиноза относит не к риторике, как Декарт, и не к семиотике, как Гоббс и Локк, а к мнемонике. Дело в том, что две основные категории этой логики — genus et species — служат реальными формами действия человеческой памяти. Спиноза ссылается на «привычнейшее (notissima) правило Памяти»: для удержания вещи в памяти

Еще в KV Спиноза писал, что категории genus и species непригодны для определения природы вещей: они не позволяют понять Природу как таковую (ибо эта субстанция единственна «в своем роде»), а без этого главнейшего понятия интеллекта вообще «ничего нельзя было бы знать» [KV 1 ср7]. Аргументация весьма и весьма характерная. Регулятивом логического мышления, равно как и всякой иной деятельности интеллекта, теоретической или практической, у Спинозы становится идея Природы, Бога. Правила же общей логики суть формы работы не интеллекта, а воображения, которому, согласно [Eth2 pr18], принадлежит память.

В пояснении к заголовку голландского издания СМ[573] Спиноза снова повторил, что обычная логика[574] не имеет применения в практике познания и пригодна только для того, чтобы упражнять и развивать память, —

А упоминание логики на титульном листе книги, надо полагать, свидетельствует о намерении автора дать там пример альтернативной логики. Это не обычная логика — не логика памяти и чувств, но «истинная логика» — метод усовершенствования интеллекта.

Ее необычность проявляется уже в том, что в сферу своей компетенции «истинная логика» втягивает основные категории метафизики (недаром латинский оригинал книги имел заглавие «Метафизические мысли»). Основания для такой перемены «ведомства» становятся понятными с первых же страниц. Метафизические категории — всевозможные универсалии («роды» и «виды» вещей), время и число, единое и многое, благо и зло и др. — Спиноза отказывается считать идеями. На том основании, что у них нет никакого конкретного идеата[576], обладающего актуальным бытием extra intellectum (вне интеллекта). Он именует эти абстрактные модусы мышления «сущими Рассудка» (entia Rationis). Спиноза порицает прежних философов (в частности, Аристотеля, с его определением человека как разумного животного) за то, что они принимали эти чистой воды абстракции за реальные сущности вещей. Меж тем

Этим проводится строгое различие между логическим и «физическим» знанием. «Физика» есть положительное знание о природе вещей, существующих вне интеллекта. Предмет же логики — модусы мышления (modi cogitandi), среди которых различаются [а] идеи реальных вещей, [Ь] сущие рассудка и [с] «вымышленные сущие»[578]. Тем самым немалая доля фамильных владений прежней метафизики отходит в распоряжение логики. У Спинозы логика не занимается больше общей формой высказываний и умозаключений; ее занимают конкретные модусы мышления, и в первую очередь — идея Бога, рациональное исследование которой ранее считалось прерогативой метафизики, этой аристотелевской Philosophia prima.

Стало быть, верно, что Спиноза не выказывал интереса к обычной логике, «и в его мире нет места для особой, sui generis области высказываний, логических или иных»[579], — однако он вовсе не считал эту логику единственно возможной наукой о законах и категориях мышления. И дефиниция Логики как учения об усовершенствовании интеллекта никоим образом не распространяется на общую логику. Последняя представляет собой логику воображения, описывающую формы неадекватного познания и памяти, а не логику интеллекта.