Компания чужаков - Роберт Уилсон

Кажется, на этот раз ей удалось зацепить Крейга. Ребята из Блетчли-парка[22]редко участвуют в действиях на передовой. Взломать шифры противника — здорово, но быть настоящим шпионом — вот блеск! В глазах Крейга вновь загорелся тот огонек, который Анна видела в первую их встречу, и этот луч приковал ее к кровати, где она сидела, бедра свела какая-то необычная судорога.

— Тебе повезло, что не потребовалось доказывать свою математическую квалификацию.

— Тебе повезло, — откликнулась она, втягиваясь в игру, растопырив в воздухе пальцы, словно искала опору для шаткой уверенности в себе. — Тебе повезло, что я попала сюда. Меня звали на работу.

— Кто?

— Компания — так мы себя называем. Британская служба разведки, знаменитая Сикрет интеллидженс сервис. Мама тоже на них работала, все коллеги явились на ее похороны. Кое-кого из них я знаю еще по Лиссабону. Им нужны люди.

Крейг откинулся к спинке стула. Анна вытянулась поперек кровати, запрокинула голову, слегка опираясь подбородком на пальцы, затянулась сигаретой и попыталась сообразить, относится ли такая поза к числу соблазнительных. Как будто ее этому учили…

— Темная лошадка, — протянул он.

— Да, я темная, — беззвучно подтвердила она.

Крейг засмеялся, пытаясь скрыть внезапную застенчивость: кровь прилила к отдельным участкам тела, к горлу и паху, ни слюну проглотить, ни ноги скрестить поудобнее.

Мать ошибалась. Секс тоже революционизировался за последние двадцать лет, или же Роули был куда более изобретательным партнером, нежели супруг Анны. После первого поцелуя Андреа потянулась к пепельнице, чтобы загасить сигарету, но Крейг дал ей знак: продолжай курить. Он сунул руки ей под юбку, и Андреа почувствовала, как дрожат ладони, нащупывая подвязки, касаясь обнаженной кожи над краем чулок. Неожиданно резким движением он стянул с нее трусики, опустился на колени перед кроватью, уткнулся лицом между ее бедер, а обеими заскорузлыми ладонями подхватил Андреа под ягодицы, притянул к себе.

Любовью он занимался со знанием дела, без смущения отдавал те или иные приказы. Отношения учитель-ученик были перенесены и в эту сферу; Крейг учил ее обращаться с мужчиной, как тренер по теннису учит новичка держать ракетку. Не надо закрывать глаза, симулируя экстаз, шептал он ей, надо широко их раскрыть и смотреть прямо на него, особенно в тот момент, когда она в свою очередь опускается перед ним на колени. Смущение, похоть, неприязнь… Ее бросало из жара в ледяной холод и тут же обратно. За несколько часов она перепробовала множество вещей, о каких Луиш, вероятно, понятия не имел, она открыла в себе такие глубины физиологии, такое острое плотское желание, которое не могло ее не пугать, но и радости в этом было немало.

Под утро Андреа заснула, а проснулась в одиночестве. За окном было темно, и казалось, что рассвет еще не наступил, хотя на самом деле вскоре пробило одиннадцать. Она провела пальцем по губам, опухшим, чувствительным к малейшему прикосновению. Ноги не слушались, как будто накануне она весь день провела в седле. Что сердце? Трясется и ликует. Что голова? Стыдится и хочет еще.

Андреа приняла ванну и поймала себя на том, что ищет в шкафу свое лучшее белье. Накрасилась так, как в жизни бы не стала для обычного визита на кафедру, нацепила новый осенний костюм. На кафедре профессора не оказалась, молодые коллеги таращились на Андреа с изумлением; все поголовно в наэлектризованных нейлоновых блузах, вечно мятых кримпленовых штанах. Андреа двинулась в сторону Тринити и наткнулась на Крейга в тот момент, когда он выходил из швейцарской, повернув голову назад, протягивая руку кому-то, кто оставался у него за спиной.

— Пошли, Марта, — звал он. — Идем же, наконец.

Женщина — немыслимо ухоженная искусственная блондинка, с пышной прической, в коричневом пальто до полу и с французским шелковым платком на шее — подхватила Крейга под руку. Андреа отступила, готовая обратиться в бегство. Крейг обернулся и увидел ее.

— Анна, — сказал он.

— Андреа, — поправила она.

— Вечно ты путаешь имена, прямо ужа-а-ас. — Американский акцент Марты вцепился в последнее слово, выпотрошил его, растянул кишки по мясницкой лавке.

Крейг представил Андреа свою жену, пригласил заглянуть на чаек. Щелкнул кнопкой зонтика — захлопали крылья гигантской летучей мыши, — и супруги отважно устремились вперед, под дождь.

Вся сцена заняла от силы минуту — не больше, чем требуется, чтобы совершить убийство, — и изменила все в мире, как меняет убийство. Андреа смотрела вслед: широкая спина Крейга, Марта прислоняется к нему узеньким плечиком. Муж и жена вместе идут в город. А она — одинока; промозглый ветер с болот, ветер с дождем того гляди сшибет ее, распластает.

Андреа вернулась домой и, как была, в мокром пальто, рухнула на кровать. Обнажившуюся внутри пустоту стремительно заполняла колючая проволока ревности. С какой стати поэты именуют ревность зеленой, зеленоглазой? Чушь какая!

Ревность — меч о многих лезвиях, как ни поверни, вонзается, брызжет алая кровь.

К «чайку» Андреа измучилась, устала настолько, что путь в Тринити-колледж под дождем дался ей не легче, нежели солдату возвращение на фронт, и все же она проделала этот путь. Математический ум не преминул указать ей: она смирилась с неизбежным. Выбора нет.

Крейг снял пальто с ее напряженных, отчужденных плеч, пристроил на вешалку, проводил гостью к кожаному дивану.

— Я видел, как ты растерялась при виде Марты, — шепнул он ей. — Я-то думал, Жуан тебе рассказал, но про такие мелочи он и не вспомнит. Прости, я вовсе не хотел, чтобы это застало тебя врасплох.

Что на это ответить? Заготовленные, пропитанные ядом и яростью слова перед этим спокойным бесстыдством показались детски наивными.

— Надеюсь, ты не сочла прошлую ночь «одноразовой»? — продолжал Крейг. — Для меня все гораздо серьезнее.

Сердце, несуразное сердце взмывает в груди. Трепещет, как у девочки в двадцать лет. Эмоционально она, похоже, так и не повзрослела за все эти годы.

— Ты красивая женщина. Красивая и на редкость одаренная. Загадочная…

— А твоя жена? — с ударением выговорила она, роковое слово зазубренными краями разрезало воздух.

— Жена, — ровным тоном подтвердил он.

Ни оговорок, ни объяснений, ни оправданий.

Вопросы, так много вопросов, словно пачка перфокарт, которые надо скормить компьютеру, и все-то они банальны, бинарны, и страшно произнести их вслух, потому что ответ может оказаться совсем не таким, какого она бы хотела, какой она в силах перенести. Что я такое для тебя? Удобный секс? Подстилка, что всегда под рукой? Или объект сексуальной благотворительности? Последний вопрос пугал ее больше других: Андреа остро сознавала свою зависимость от Льюиса.