Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919) - Владимир Хазан
Шрифт:
Интервал:
уважение и власть, безусловно, играют роль в их действиях, но далеко не единственную, во всяком случае, меньшую, чем у других наших «демократических руководителей». В этом я убедился.
И переходя непосредственно к Шиффу, он следующим образом заключал свою мысль:
Старый, бело-седой архимиллионер Шифф не пришел бы оправдываться перед «народом», что его неправильно поняли. Он не пришел бы плакать перед всей публикой, что его «безвинно» обидели, если бы отношения «народа» и возможности быть «народу» необходимым в такое тяжелое время, сопереживать ему не были бы так важны для Шиффа.
Рассуждая о сложных связях и отношениях между национально-еврейским лагерем и АЕКом, Рутенберг открыто критиковал «конфликтогенные» дефекты и слабости в политической стратегии «националистов», т. е. той общественно-партийной группы, к которой сам же и принадлежал:
Но если бы мы на этом пути работали постоянно не впустую, «ни нашим, ни вашим», не грызлись, то они, всесильные автократы, бежали бы за нами, считали бы за честь с нами сотрудничать. А мы, националисты, стремимся их «задушить», «победить», осмеять, как будто у нас нет других полезных дел. Они люди большого личного достоинства и гордости, а такими атаками мы их сами укрепляем в их вредном противостоянии нам и нашим целям. А несчастный еврейский народ по-прежнему, даже в теперешнее страшное время, является свидетелем наших личных и партийных споров и сведения счетов.
Если говорить о влиятельном американо-еврейском истеблишменте, то одним из тех, кто всецело разделял идею созыва АЕКон и тем самым находился в оппозиции к АЕКом, был известный адвокат и еврейский общественный деятель Луи Дембиц Брандайз (1856–1941), первый в США еврей, ставший членом Верховного суда (1916–1939), см. о нем: De Haas 1929; Levinthal 1942; Urofsky 1971; Urofsky 1985; Urofsky 2002 и др. Однако из всех еврейских организаций, представленных в США, активность Рутенберга в безусловной мере поддержали только социалисты-сионисты. Поэтому рутенберговский «роман» с ними, начавшийся, как мы помним, еще в Италии (Б. Борохов, Д. Гольдштейн), если и был «изменой» по отношению к Жаботинскому, то такого рода, которая фактически изменой вовсе не являлась. Если же учесть, что именно данный круг – X. Житловский, Б. Борохов, Н. Сыркин и др. приложили все усилия для организации АЕКон, то связь с ними была по существу не отступлением от прежней программы действий, а прямым ее воплощением. Разумеется, воплощением, менее, что ли, оперативно и конкретно ощутимым, но зато более действенным в перспективе. И главное – с точки зрения идеи консолидации сил разбросанного по миру еврейского народа – более масшабным способом выражения его воли к объединению, в том числе к объединению национально-государственному. По замыслу учредителей, с трибуны АЕКон должен был прозвучать голос мирового еврейства с требованием возвращения Палестины евреям.
Первого крупного успеха сторонники АЕКон добились 4–6 сентября 1915 г. на съезде Национального комитета рабочих, собравшемся в Купер-юнион в Нью-Йорке. На съезде присутствовало около 200 делегатов со всей Америки. Перед явной опасностью раскола в национальном еврейском движении собравшимся удалось, проявив максимум гибкости и дипломатии, выработать компромиссную резолюцию. Комментируя последнюю, И. Френкель пишет:
Так, например, резолюция требовала «признанных государством и имеющих международные гарантии правовых институтов, которые сделают возможным национальное самоопределение и беспрепятственное национальное развитие еврейского народа во всех странах его проживания (в России, Галиции, Румынии, Палестине и т. д.)». Или же в ней содержалось требование положить конец всем анти-еврейским «социальным, экономическим и культурным ограничениям – к примеру… черт оседлости и процентной нормы в России, ограничениям на использование родного языка в Галиции, непризнанию евреев гражданами в Румынии, ограничениям на иммиграцию и приобретение собственности в Палестине и т. п.». Короче говоря, она представляла собой виртуозный пример хождения по натянутому идеологическому канату – с воздержанием от признания сионистской доктрины и одновременным признанием сионистской практики (Френкель 2008/1984: 658).
Рутенберг, отмечая этот успех, писал в упоминавшейся выше статье «Чего ждут?», что 6 сентября 1915 г. «мы, националисты, выбили из-под ног Американского еврейского комитета» привычную почву. Впрочем, до конца решить проблему в пользу АЕКон ни тогда, ни после этого знаменательного съезда не удалось, и реальность продолжала оставаться для Рутенберга далекой от той, о которой он мечтал. Кроме того, в сентябре 1915 г., пережив первый в своей жизни приступ сердечной болезни, он фактически на два месяца вышел из строя. Рутенберг был сравнительно молод – ему еще не исполнилось 37 лет – и внешне выглядел физически здоровым и импозантным мужчиной, но больное сердце посылало недвусмысленно тревожный сигнал: следовало умерить активность, перестать курить, вообще решительно изменить характер жизнедеятельности.
В послегоспитальный период ничего, разумеется, не изменилось. Более того, к горам работы добавилось раздражение и усугубилось недовольство достигнутыми результатами: все делалось, на его взгляд, не так, как нужно, и не по запланированному сценарию. Показательно в этом смысле письмо Рутенберга Жаботинскому от 5 февраля 1916 г., в котором он, с одной стороны, заверяет своего корреспондента в том, что его взгляды на исход войны и важность Еврейского легиона не изменились, а с другой, откровенно описывает те трудности, с которыми пришлось столкнуться здесь, в Америке, занимаясь организацией АЕКон (.RA, копия):
Вопрос о конгрессе, – говорилось в письме, – огромной важности. Мне удалось поднять большое и красивое движение. Но, к несчастью, заболел в сентябре на два месяца, и «хевре»9 загубили все. С огромным трудом удается воскресение теперь конгресса из мертвых. Это особенно трудно, п ч сильных и богатых много. А у меня денег нет. Ничего. Но уверен все-таки, что конгресс будет. Горы работы. Это доставляет мне много. Бьюсь как рыба о лед. Но выбьюсь все-таки. Падать душой не приходится. И ас подбадривать тоже нечего20.
По тому, как это письмо написано – наспех, малоразбочивым почерком, с большим количеством ошибок, с недописанными словами, пропусками, незавершенными фразами и недовыска-занными мыслями, – чувствуется, что Рутенберг находился в крайне нервном состоянии. Смятение чувств ярче всего отражало непростую задачу далеко не слабого человека – сохранить присутствие духа и «боевую стойку» в критической ситуации.
О том же – о своей болезни и что «"хевре” загубили все», Рутенберг поведал в статье «Спасение конгресс-движения» (Di varhayt. 1916. 26 июля):
После конференции рабочих я случайно заболел и вынужден был около 2-х месяцев находиться вне Нью-Йорка. Вернувшись туда, я нашел «деятельность» трех известных комитетов и конгресс-движение в агонии…
Под «тремя комитетами» имеются в виду Исполком АЕКон, Национальный рабочий комитет и АЕКом, отношения между которыми складывались как между героями знаменитой крыловской басни, каждый из которых тянул воз в свою сторону. О напряженности этой борьбы дают некоторое представление цитируемые статьи Рутенберга, значение воздействия которых он, сохраняя скептическое трезвомыслие, нисколько, однако, не переоценивал: «Только статьями ничего не добиться, а более действенных средств нет…» – с нескрываемо горьким чувством безвыходности завершается его статья «Бунт против мирного договора» (Di varhayt. 1916. 5 сентября).
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!