Тоталитаризм и вероисповедания - Дмитрий Владимирович Поспеловский

у западных демократий в отношении союза с таким тоталитарным монстром, как Сталин, было вполне понятно. Не менее понятной и логичной была и мечта многих натравить эти кровавые диктатуры друг на друга в надежде, что обе в этой схватке рухнут.

Сталин в душе предпочитал договориться с Гитлером, а не с Англией и Францией, — этому есть много косвенных подтверждений. Мы уже упоминали демарши Сталина и Гитлера в сторону взаимного сближения, в том числе и кадровые перемещения в Наркомате иностранных дел. Явно это делалось в угоду воинствующему антисемиту Гитлеру. И, по сообщениям советского посольства из Берлина, немцы были очень довольны этой кадровой переменой. Наконец следует участь, что, хотя прилет Риббентропа на переговоры в Москву 23 августа пришелся на последние дни пребывания западных союзников, немецкая делегация оповещалась о содержании переговоров с англо-французской делегацией, чтобы этим давить на немцев в пользу договора с Советским Союзом, в то время как англо-французская делегация пребывала в неведении относительно переговоров с Германией. Неопределенность поведения Англии и Франции могла лишний раз убедить Сталина в ненадежности демократий в качестве союзников. Несерьезность их намерений подтверждалась еще и тем, что они прибыли в СССР неспешным морским путем и таким же путем возвращались восвояси, что было больше похоже на развлекательное путешествие, чем на деловые переговоры в канун почти всемирного пожарища. В отличие от западных союзников Риббентроп прилетел на самолете 23 августа, через трое суток после телеграммы Сталину от Гитлера с предложением прибытия Риббентропа в Москву не

404

позже 23 августа. Тут Сталин мог убедиться в серьезности гитлеровских намерений. А в положительности Гитлера Сталин был убежден по крайней мере с «ночи длинных ножей» 1934 года. Отдавая Гитлеру должное, он не мог допустить и мысли, что тот пойдет на войну на два фронта. Следовательно, Сталин сможет сохранять нейтралитет в схватке между Гитлером и западными демократиями по крайней мере до тех пор, пока не станет ясно, чья сторона побеждает, к которой Сталин сможет присоединиться в качестве союзника уже в беспроигрышной лотерее — так, как он поступит в отношении Японии в 1945 году.

От Гитлера Сталин получил то, чего не могли ему дать англичане с французами: раздел Польши с присоединением Западных Украины и Белоруссии, Бессарабии и Прибалтики. Чего Сталин не мог предположить, это молниеносности, с которой Гитлер захватил Польшу и положил на лопатки Францию. Так что ко второй половине 1940 года сухопутного фронта на Западе у Гитлера уже не было. К тому же позорный результат нападения Сталина на крохотную Финляндию в так называемой Зимней войне (1939-1940), в которой советская сторона потеряла около полумиллиона советских военнослужащих убитыми и примерно столько же — пленными, окрылил Гитлера. В чистках 1938 года погибло 80% старших офицеров, в том числе все маршалы, кроме опереточных Ворошилова и Буденного, «все командиры корпусов, почти все командиры дивизий, бригад и полков» и т.д.[3]. Результаты этого были налицо после Зимней войны. Именно тогда, уже с июня 1940 года, Гитлер говорит о предстоящем нападении на СССР с планом расчленения его на составные части и присоединения к Великой Германии Украины и других западных районов СССР. 5 декабря на совещании с немецким главнокомандованием Гитлер принимает решение напасть на СССР не позже конца мая 1941 года. Причем, окрыленный советскими неудачами в минувшей Финской войне и почти полной ликвидацией опытных советских командиров,

405

Гитлер самоуверенно заявляет, что это будет летней прогулкой в Москву, которую он намерен захватить до наступления осенних холодов. Иными словами, Гитлер рассматривал нападение на СССР как войну на одном фронте, а не на двух.

Сталин не мог не понять колоссальную уязвимость своих вооруженных сил после чисток. Финская война и перспектива остаться один на один с Германией пугали его до такой степени, что он как страус прятал голову в песок и не хотел верить всем предупреждениям о близком нападении Гитлера. Паника толкает Сталина на тот самый путь «задабривания диктаторов», за который он так презирал западных союзников после Мюнхена. В торговле с Германией Советский Союз в последние 9-10 предвоенных месяцев опережает германские поставки на три и более месяцев, а Германия все больше нарушает торговые соглашения, запаздывает со своими поставками Советскому Союзу. В недоверии поступающим ему сведениям о предстоящем немецком нападении Сталин в явно паническом страхе превосходит сам себя.

Он отказывается верить, хотя сведения — в отдельных случаях с точной датой и даже временем нападения — поступают и от самого верного советского разведчика Зорге, и от Черчилля, и даже от германского посла графа Шуленбурга, который 19 мая 1941 года пригласил в германское посольство Деканозова и конфиденциально поведал ему, что 22 июня германские войска нападут на СССР. Он просил Деканозова сообщить об этом Сталину, пояснив, что как ученик школы Бисмарка он считает войну Германии с Россией катастрофой для обеих стран и для всей Европы. Но мышление чекиста не было способно понять акт такого самопожертвования высшего германского чиновника — он просил посла дать ему официальный документ германского правительства, подтверждающий это решение! А вот как Сталин отреагировал на сообщение Деканозова: «дезинформация распространяется уже на уровне послов»[4]. Так

406

реалисты Сталин и Гитлер — каждый по-своему — оказались жертвами собственных фантазий, жертвами системы недоверия и подозрительности в сталинском случае и зачумленности расовыми теориями — в случае Гитлера. Ведь он, готовясь к войне с Советским Союзом, еще серьезно надеялся, что ему удастся договориться с Англией, поскольку англичане тоже арийцы. Делал заявления о своей заинтересованности в сохранение Британской империи как мировой морской империи, если она согласится на владычество Гитлера на евразийском материке. Но Англия гордо молчала и вела в одиночку морскую и воздушную войну с Германией.

Так, в результате сталинского самообольщения нападение Германии на рассвете 22 июня 1941 года стало действительно неожиданностью. Даже в приграничных войсковых частях, впервые за много недель солдатам было разрешено спать раздетыми, а офицеры, имевшие семьи и знакомых, ночевали в ту субботу-воскресенье вне казарм. Характерно, что в первом официальном советском заявлении о начале войны нападение было названо вероломным. Значит, вера была — вера Сталина в Гитлера как надежного союзника, хозяина своей страны, неподверженного тем колебаниям, которые характерны для всяких демократий, где правители вынуждены менять политику в соответствии с победой тех или иных партий, изменения настроений в народе и пр. Сталин, который никому не верил, физически уничтожал не только верных коммунистов, но и почти всех своих родственников, верил Гитлеру, чувствуя