Странники Гора - Джон Норман

– Да здравствует Камчак – Единый Убар народов фургонов! – подхватил Гарольд.

Камчак рассмеялся и опустил глаза.

– Скоро наступит самое время для охоты на тамитов, – высказал он давнишнее желание.

После этого мы все вместе направились к выходу из зала. Африз легко поднялась с колен, чтобы следовать за своим хозяином.

Камчак обернулся и задумчиво на неё посмотрел Девушка нерешительно остановилась, пытаясь понять, что он задумал С неожиданной для него нежностью Камчак положил руки девушке на плечи, привлек её к себе и оставил у неё на губах легкий поцелуй.

– Господин? – удивленно спросила девушка.

Камчак вынул из-за пояса маленький ключ, вставил его в замок на ошейнике и снял его.

Девушка недоверчиво покачала головой и прикоснулась рукой к шее.

– Ты свободна, – сказал ей Камчак.

Африз смотрела на него с недоумением и недоверием.

– Не бойся, – продолжал Камчак, – тебе дадут достаточно золота. Ты снова будешь одной из самых богатых женщин Тарии.

Девушка не в силах была произнести ни слова.

Мы, все присутствующие, были ошеломлены не меньше её. Каждый из нас знал, скольким опасностям пришлось подвергнуться Камчаку, чтобы заполучить её в свои руки; каждый знал, какую цену ещё совсем недавно вынужден был заплатить Камчак за то, чтобы она после вражеского набега была возвращена ему.

Мы просто не в силах были поверить в реальность происходящего.

Камчак поспешно отвернулся и направился к своей привязанной к трону каийле. Он вставил ногу в стремя и легко забросил свое крепкое тело в седло Затем, не подгоняя животное, он выехал из зала. Мы все последовали за ним – за исключением Африз, которая осталась неподвижно стоять у трона тарианского убара, одетая в тунику кейджеры, но без ошейника – свободная. Руки её были прижаты к лицу.

Она, казалось, была в полном оцепенении и лишь механически покачивала головой.

Я шел за каийлой Камчака, рядом со мной задумчиво вышагивал Гарольд, а в двух шагах за нами – как подобает горианкам – следовали Элизабет и Херена.

– Интересно, – спросил я у Гарольда, – почему он пощадил Тарию?

– Его мать была тарианкой, – ответил молодой тачак.

Я остановился от неожиданности.

– Ты что, не знал? – удивился Гарольд.

– Нет, – покачал я головой.

– Именно после её смерти Катайтачак и пристрастился к листьям канды.

– Я ничего этого не знал.

Мы несколько отстали от Камчака.

– Да, – продолжал Гарольд, – она была тарианской девушкой, взятой в рабство Катайтачаком. Он полюбил её, подарил ей свободу, но она так и оставалась с ним до самой смерти – убарой тачаков.

За главными воротами дворца Фаниуса Турмуса нас дожидался Камчак на своей каийле. Здесь же стояли наши животные, и мы сели в седло. Херена и Элизабет побежали у наших стремян.

Мы выехали на мостовую и повернули в сторону главных ворот Тарии.

Лицо Камчака было непроницаемо.

– Подождите! – послышалось у нас за спиной.

Мы обернулись и увидели бегущую за нами Африз, босую и одетую в тунику кейджеры.

Она остановилась у стремени Камчака и замерла, низко опустив голову.

– Что это значит? – сурово взглянул на неё Камчак.

Девушка не ответила и не подняла головы.

Камчак тронул поводья и повернул каийлу к главным воротам Тарии. Мы ехали следом. Африз, Элизабет и Херена шли, держась за стремена наших скакунов.

Не доезжая до ворот, Камчак натянул поводья; мы остановились. Африз замерла, не поднимая глаз.

– Ты свободна, – напомнил ей Камчак.

Девушка отрицательно покачала головой.

– Нет, – сказала она, – я принадлежу Камчаку.

Она робко коснулась головой вдетой в стремя ноги убара.

– Я не понимаю, – сказал Камчак.

Девушка нерешительно подняла голову – в глазах её стояли слезы.

– Пожалуйста, хозяин, – прошептала она.

– Почему? – удивился Камчак.

Девушка выдавила слабую улыбку.

– Я уже полюбила запах босков, – ответила она.

Камчак рассмеялся и протянул ей руку.

– Садись рядом со мной, Африз из Тарии, – предложил Камчак.

Девушка подала ему руку, и он усадил её перед собой в седло. Африз села боком и, едва сдерживая слезы, положила голову ему на грудь.

– Эту женщину зовут Африз, и с этого момента она – убара моего сердца, убара тачаков и Высокая Убара народов фургонов! – объявил Камчак.

Мы пропустили Камчака и Африз в ворота и оставили этот город, и его Домашний Камень, и его жителей и поскакали к виднеющимся невдалеке фургонам, давно дожидающимся нас на бескрайних равнинах, обнимающих оставленную нами Тарию с её высокими, но оказавшимися отнюдь не неприступными для нас стенами и девятью мощными, окованными железом воротами.

Не думаю, чтобы последние минуты нашего с Элизабет пребывания в стане кочевников доставили невольнице по имени Тука большое удовольствие.

В лагере тачаков Элизабет взмолилась, чтобы я не отпускал её на волю ещё хотя бы в течение часа.

– Почему? – удивился я.

– Потому что хозяева обычно не вмешиваются в выяснение отношений между рабами.

Я пожал плечами. Мне требовалось не больше часа, чтобы накормить и запрячь тарна для полета на Сардар с бесценным яйцом Царствующих Жрецов.

Здесь, у фургона Камчака собралось несколько воинов, среди которых я заметил и Туку с её хозяином.

Я понял, в чем дело. Элизабет не забыла жестокое обращение этой девушки с нею на протяжении всех долгих месяцев её пребывания у тачаков, особенно когда она была заперта в клетке для слинов.

Возможно, Тука каким-то образом догадалась о том, что за мысли теснятся в голове у Элизабет, потому что едва бывшая американка направилась в её сторону, она незамедлительно бросилась бежать, пытаясь спрятаться в фургоне.

Через несколько минут ярдах в пятидесяти мы услышали испуганный женский вопль и увидели, как Тука летит на землю, сбитая ловким броском, в котором чувствовалось знакомство человека с приемами американского футбола. Вслед за этим все пространство между двумя фургонами неподалеку было окутано клубами пыли, поднятой возней двух женщин, обменивающихся отнюдь не женскими пощечинами.

Можно было разглядеть мелькание девичьих кулачков, но удары, наносимые ими, очевидно, достигали цели, поскольку уже через минуту мы услышали крик просившей пощады Туки. Тут пыль несколько рассеялась, и мы увидели Элизабет, сидевшую верхом на своей поверженной жертве и немилосердно треплющую её за волосы. Даже кожаная туника на Элизабет была разорвана, а менее прочное одеяние рабыни на Туке вообще превратилось в лохмотья.