МИД. Министры иностранных дел. Внешняя политика России: от Ленина и Троцкого – до Путина и Медведева - Леонид Млечин

Смит говорит, что нигде, ни в какой стране не взимается пошлина с грузов, которые необходимы для работы посольств, для его служебных надобностей…»

Работа МИД в сталинские времена была физически очень тяжелой, вспоминал Владимир Александрович Крючков, который из дипломатов переквалифицируется в чекисты и станет председателем КГБ. Уходили с работы в два-три ночи, начальство засиживалось до утра. Но днем делали перерыв на пару часов — пообедать и отдохнуть. Разрешить уйти пораньше мог только высокий начальник — и то если что-то случилось.

Когда после смерти Сталина в министерство вернулся Молотов, он распорядился установить нормальные рамки рабочего дня, и его помощники следили за тем, чтобы никто без нужды не засиживался в кабинете. Стало поспокойнее. Молотов не дергал людей, как это делал Вышинский.

В октябре 1951 года был арестован Лев Романович Шейнин, широко известный своими детективными рассказами. Юристы больше знали его как начальника следственной части прокуратуры Союза ССР. Арестовали Шейнина как «еврейского националиста», но следователи выбивали из него показания и на министра иностранных дел Вышинского. Шейнин написал заявление на имя министра госбезопасности Семена Денисовича Игнатьева: «Следователь пошел по линии тенденциозного подбора всяческих, зачастую просто нелепых, данных, большая часть которых была состряпана в период ежовщины, когда на меня враги народа завели разработку, стремясь посадить, как наиболее близкого человека А.Я. Вышинского, за которым они охотились».

Высокое положение Андрея Януарьевича следователей Министерства госбезопасности нисколько не смущало. А ведь на последнем при Сталине партийном съезде Вышинского избрали кандидатом в члены президиума ЦК. Это была вершина его карьеры. На дачу к себе вождь, правда, Вышинского не приглашал — совсем уж за своего не считал. Но очевидные таланты ценил. На фоне малограмотных, косноязычных партийных работников Вышинский казался светочем мысли.

Выступая в Академии наук, Вышинский, оратор милостью Божьей, мог без запинки выговорить панегирик Сталину, предложив «восславить великого вождя, учителя, творца, вдохновителя, создателя бессмертной Конституции, кормчего революции и великого хранителя ленинских заветов». Не всякий мог такое выговорить. Но настроение Сталина могло перемениться в любой день, и следователи из Министерства госбезопасности хотели заранее запастись материалом и на Вышинского, чтобы не оказаться в нужную минуту с пустыми руками.

Почему Вышинский выжил? Никто не в состоянии проникнуть в логику Сталина, но надо понимать, что при очередном повороте истории и Вышинский тоже мог попасть под колесо. И он-то об этом знал, помнил, не забывал ни на секунду, что любой день на свободе может быть для него последним. Ему завидовали, а его во сне преследовали кошмары. Сталину как раз и нужны были люди, которых гонит страх и которые поэтому превращаются в лакеев.

В отличие от склонного к аскетизму Молотова Вышинский был барином и сибаритом — любил жизнь во всех ее проявлениях. Он мало пил, вечерами гулял на даче, но питал слабость к женщинам. В МИД у него была одна дама пышных форм, которая в конце концов стала решать все кадровые вопросы. Дипломаты перед ней унижались. При этом он оставался одиноким человеком, из близких людей — только жена и дочь. Никаких друзей. Все было относительно — сегодня друг, завтра враг. Какие уж тут друзья!

5 марта 1953 года наследники Сталина заново сформировали президиум ЦК — уже без Вышинского. Министром иностранных дел вновь стал Молотов. 7 марта Андрей Януарьевич был освобожден от должности министра «в связи с реорганизацией правительства». Он возглавлял министерство ровно четыре года. Но обижать Вышинского не захотели. Его утвердили постоянным представителем СССР в ООН и — чтобы подчеркнуть его высокий статус — сделали первым заместителем министра. В Нью-Йорке он отметил семидесятилетие, получил еще один орден Ленина — шестой. Но лишился не только влияния, но и прежнего апломба.

Леонид Митрофанович Замятин, работавший тогда в ООН, вспоминает:

— Это был уже другой человек — как побитая собака.

У него остался лишь любимый конек — трибуна ООН. Он продолжал разносить всех и вся. ООН предоставляет дипломатам разных стран уникальную возможность незаметно для публики, за закрытыми дверьми, путем длительных консультаций и бесед договориться, достичь компромисса. Но в те времена на компромисс и не рассчитывали. ООН была трибуной для столкновений, конфронтации и ругани. Не договориться надо было, а обругать. Тут Вышинскому не было равных. Он запросто мог сказать, указывая пальцем:

— Вот он, поджигатель войны!

В ООН на Вышинского не обижались. За джентльмена его никто и не считал. Он был своего рода достопримечательностью, как бы теперь сказали, первоклассным шоуменом. Он устраивал в ООН представления, и дипломаты сбегались на него посмотреть. Как выразился американский посол Кеннан, Вышинский издавал «вопль подозрительной, скрытной России против воображаемой враждебности внешнего мира».

Оратор он действительно был сильный, это все признавали. Среди западных дипломатов таких златоустов не нашлось. Олег Трояновский вспоминал, как однажды он переводил выступление Вышинского перед большой аудиторией. Он говорил, что нашу страну критикуют несправедливо и напрасно нас называют тоталитаристами. Трояновский стал переводить эту фразу и никак не мог выговорить это слово. Находчивый Вышинский нагнулся к микрофону и сказал:

— Видите, да мы это слово даже выговорить не можем!

Находчивость у него была фантастическая. В одном из выступлений он что-то спутал и стал излагать западную точку зрения. Его перепуганные помощники написали ему записку: «Андрей Януарьевич, вы излагаете западную позицию, наша другая». Он продолжал говорить как ни в чем не бывало. Потом вдруг остановился:

— Это позиция врагов мира и поджигателей войны, а наша позиция противоположная.

И принялся излагать нечто прямо противоположное тому, что с таким жаром только что доказывал.

Вышинский прожил в Нью-Йорке всего один год. Ходили даже слухи, что он застрелился. В сейфе у него действительно нашли браунинг. Но пистолетом Вышинский не воспользовался. Он, можно сказать, умер на руках Леонида Замятина, будущего заведующего отделом ЦК КПСС. Это произошло 22 ноября 1954 года.

Замятин рассказывал мне:

— Накануне, в субботу, Вышинский вернулся после долгого и неприятного разговора с польским министром иностранных дел Станиславом Кшишевским.

Замятин дежурил утром в воскресенье. Приехал, спросил, что нового. Охранники Вышинского рассказали, что ночью у него был сердечный приступ, врачу пришлось сделать укол. Пока они это рассказывали, вдруг сверху, с третьего этажа, донесся женский крик — это кричала стенографистка Валентина Карасева.

Вышинскому надо было произносить речь. Он проснулся, вызвал стенографистку, стал диктовать, и ему опять стало плохо. Стенографистка выскочила на лестницу и стала звать на помощь: