Откуда приходят герои любимых книг - Юлия Андреева

Илья родился в Одессе в семье банковского служащего Арье Беньяминовича Файнзильберга (1863–1933) и его жены Миндль Ароновны (урожд. Котлова; 1868–1922). В семье он был третьим ребенком.

Получил техническое образование, работал сначала в чертежном бюро, затем на телефонной станции и на военном заводе, после революции — бухгалтером, журналистом, редактором в юмористических журналах.

С 1923 г. проживал в Москве, работая в газете «Гудок». В основном писал фельетоны, не решаясь на крупную форму.

Начиная с 1927 г. начал работать с Евгением Петровым над романом «Двенадцать стульев». В 1928 г. в «Гудке» произошло сокращение штата, и соавторы перешли работать в журнал «Чудак».

Брат друга — имеется в виду брат Ильфа, Михаил Арнольдович Файнзильберг (1896–1942).

«Некоторое время жил с нами вечно бездомный и неустроенный художник, брат друга, прозванный за цвет волос рыжим. Друг (Ильф в «„АМВ“) говорил про него, что когда он идет по улице своей нервной походкой и размахивает руками, то он похож на манифестацию. Вполне допустимое преувеличение» (В. Катаев).

Одесские друзья называли его МАФ, или Мифа, в богемной среде он был известен под псевдонимом «Миша Рыжий».

Считается, что он оформлял журнал «Синдетикон», редактором и одним из авторов которого являлся Ильф, но то ли тот номер так и не вышел, то ли его до сих пор не удалось обнаружить.

Вслед за братом Михаил переехал в Москву, где сотрудничал с газетами и журналами. Михаил, по мнению Ильфа, в конечном счете не смог стать известным художником потому, что он старался добиваться в каждой своей работе абсолютного совершенства. А ведь издателям нужно не совершенство, а аккуратность в выполнении редакционного задания. В результате его перестали приглашать работать в журналы, и Михаил стал фотографом.

О характере М. Файнзильберга написал соавтор его брата, Евгений Петров: «Рыжий Миша и семейство мышей в белой туфле. Ему было жалко их убивать, и он стал их подкармливать».

Михаил умер от голода в Ташкенте, в 1942 г. Перед смертью он попытался в последний раз попросить помощи у Евгения Петрова:

«Дорогой Женя,

В грустный день пишу я вам это письмо. Сегодня исполнилось пять лет со дня смерти Или.

Не знаю, дошло ли до вас мое письмо, поэтому повторю краткий рассказ о своих довольно трудных обстоятельствах. Выпал я из Москвы без вещей, и вы должны понять, что без белья, без одеяла, в разорвавшихся башмаках трудно, очень трудно жить. Прожил я четыре месяца в сыром нетопленом подвале. Здоровье мое от этого не улучшилось. Мне необходимо вырваться и для этого, оказывается, нужны деньги. Тысяча рублей, собранная среди друзей и редакций, сделала бы великое дело. Отработать их я — согласен. Теми способами, какие вы найдете нужными.

Простите, Женя, за все прошенное — жизнь человека, бедующего и голодающего, не подлежит совершенно оглашению.

Письмо это вам вручит мой добрый приятель и хороший человек, Дмитрий Наумович Барученко, один из ведущих художников-режиссеров мультфильма и опытный карикатурист. Он вам очень пригодится — используйте его.

Ваш Миша.

Привет всем и особенно Вале Катаеву.

М.

Ташкент, ул. Первого Мая, д. 20, Союз Советских художников.

Ташкент

13 апреля 1942».

Известно, что старший из братьев Файнзильберг — Сандро — с 1924 г. жил в Париже.

Эскесс — Кессельман (Кесельман) Семен Иосифович (Осипович).

«Он был, эскесс, студентом, евреем, скрывавшим свою бедность. Он жил в большом доме, в нижней части Дерибасовской улицы, в „дорогом районе“, но во втором дворе, в полуподвале, рядом с дворницкой и каморкой, где хранились иллюминационные фонарики и национальные бело-сине-красные флаги, которые вывешивались в царские дни. Он жил вдвоем со своей мамой, вдовой. Никто из нас никогда не был у него в квартире и не видел его матери. Он появлялся среди нас в опрятной, выглаженной и вычищенной студенческой тужурке, в студенческих диагоналевых брюках, в фуражке со слегка вылинявшим голубым околышем. У него было как бы смазанное жиром лунообразное лицо со скептической еврейской улыбкой. Он был горд, ироничен, иногда высокомерен и всегда беспощаден в оценках, когда дело касалось стихов.

Его мама боготворила его. Он ее страстно любил и боялся. Птицелов написал на него следующую эпиграмму:

„Мне мама не дает ни водки, ни вина. Она твердит: вино бросает в жар любовный; мой Сема должен быть как камень хладнокровный, мамашу слушаться и не кричать со сна“» (В. Катаев. «Алмазный мой венец»).

Семен Кессельман всю жизнь прожил в Одессе. Рано потерял отца, Семена воспитывала мама, которая его очень любила. Из-за слабого здоровья своей матери Семен неотлучно находился при ней, а следовательно, не мог, подобно Катаевым, Олеше, прочим уехать в Москву и сделать поэтическую карьеру. Хотя для этого у него были все данные. Вместе с Кессельманом в одесском поэтическом объединении находились: Яков Гольдберг, Зинаида Шишова, Владимир Жаботинский, Валентин Катаев, Евгений Петров, Илья Ильф, Эдуард Багрицкий, Юрий Олеша, Семен Кирсанов, Ефим Зозуля, Вера Инбер и Натан Шор (Анатолий Фиолетов).

Свои юмористические произведения он подписывался псевдонимами «Эскесс» — то есть «Эс» имеется в виду буква «С» и «кес».

«Он был поэт старшего поколения, и мы, молодые, познакомились с ним в тот жаркий летний день в полутемном зале литературного клуба, в просторечии „литературки“, куда Петр Пильский, известный критик, пригласил через газету всех начинающих поэтов, с тем чтобы, выбрав из них лучших, потом возить их напоказ по местным лиманам и фонтанам, где они должны были читать свои стихи в летних театрах. (Означенное событие относится к 1914 г. — Ю. А.).

Эскесс уже тогда был признанным поэтом и, сидя на эстраде рядом с полупьяным Пильским, выслушивал наши стихи и выбирал достойных. На этом отборочном собрании, кстати говоря, я и познакомился с птицеловом и подружился с ним на всю жизнь. Петр Пильский, конечно, ничего нам не платил, но сам весьма недурно зарабатывал на так называемых вечерах молодых поэтов, на которых председательствовал и произносил вступительное слово, безбожно перевирая наши фамилии и названия наших стихотворений. Перед ним на столике всегда стояла бутылка красного бессарабского вина, и на его несколько лошадином лице с циническими глазами криво сидело пенсне со шнурком и треснувшим стеклом. Рядом с ним всегда сидел ироничный Эскесс. Я думаю, он считал себя гениальным и носил в бумажнике письмо от самого Александра Блока, однажды похвалившего его стихи. Несмотря на его вечную иронию, даже цинизм, у него иногда делалось такое пророческое выражение лица, что мне становилось страшно за его судьбу».