"Иду на вы!" Подвиги Святослава - Лев Прозоров

На мой взгляд, как раз здесь верно угадал причину предательства Свенгельда не специалист, а дилетант – Л. Н. Гумилев. Это тот редчайший случай, когда с данным автором можно согласиться. Он приходит к выводу, что после ухода самых ревностных сторонников древней веры на Дунай с князем Святославом в Киеве исподволь возросло влияние христианской общины. Та же Иоакимовская летопись говорит о симпатиях Ярополка к христианам и христианах в его окружении. Это подтверждают другая, Никоновская, летопись и данные западных хроник. Послы Ярополка в Германию в 973 году, в Кведлинбурге, участвуют в праздновании Пасхи, что, конечно, было бы невозможно, будь они язычниками. А то, что именно они представляли в державе Оттона киевского князя, говорит о большой роли этих христиан. Гумилев считает, что описанная Иоакимовской летописью расправа с христианами в войске Святослава произошла уже после того, как русы оставили Доростол. Свенгельд у него – глава уцелевших христиан, которые вместе с ним «бежали степью в Киев», тогда как Святослав с «верными языческими воинами пошел речным путем». Однако, как я уже показал, расправа над христианами скорее всего произошла не после окончания военных действий, а после падения Преславы. Известия о ней дошли в Киев с гонцами, принесшими приказ о разрушении церквей, равно как и угроза поголовного истребления христиан. Святослав обычно исполнял свои угрозы и обещания. Христиане Киева должны были это знать. Поэтому в их жизненных интересах было устроить в Киеве в отсутствие государя и самых ярых его единомышленников тихий переворот. С сохранением княжеского стола за сыном государя, дабы не восстанавливать против себя киевлян. Свенгельд мог явиться к уже созревшему заговору со сравнительно небольшим отрядом. Ему предложили участие в нем – и старый воевода согласился. Был ли Свенгельд все это время тайным христианином, сказать невозможно. «Варяжское» (вроде бы, хоть летописец нигде не именует его варягом) имя и появление его на страницах летописей в то же время, когда Игорь так неудачно пополнил выжженную греческим огнем дружину, дают вроде бы возможность дать положительный ответ. Но… как говаривал еще Михайло Васильевич Ломоносов: «вероятности отрещись не могу; достоверности не вижу». Могло быть все, что угодно, вплоть до отчаянных попыток Свенгельда перехитрить заговорщиков и спасти вождя, удавшихся, но, увы – запоздавших. Кроме христиан, в заговор могли войти и столпы городской общины Киева, уязвленные тем, что перенос столицы, расширение державы, задуманное Святославом, отодвигает стольный Киев на второй план, превращая его в глухую провинцию. В поведении приехавших за князем новгородцев и отношении к ним князя столичные мужи вполне могли увидеть собственное будущее – при Святославе. Так что вновь оправдались намеки Цимисхия. «Германцы» нашлись и в окружении Святослава. Интересы христиан Киева и христиан Константинополя сошлись. Как в Болгарии во времена Бориса, христиане не просто вмешались в политику, как было при убийстве Игоря, но пошли об руку с врагами своего племени.

И. Я. Фроянов замечает: «Причина неприятия киянами Святослава возникла, по-видимому, не на религиозной, а на политической почве». Хочется процитировать другие слова из той же работы выдающегося историка, сказанные, правда, по другому поводу: «приведенные выше соображения… базируются на слишком упрощенном, прямолинейном понимании восточнославянской истории, на избыточной вере в способность открыть ее тайны одним лишь ключом материалистического познания. Однако следует отказаться от закоренелых привычек и сделать более разнообразным инструментарий проникновения в секреты прошлого, иначе – подойти к проблеме… не только с материальной, но и с духовной, религиозной точки зрения». Это сказано по поводу зарытия кладов. Право, трудно бывает понять и лучших из историков, когда они готовы увидеть духовный смысл в закапывании золота в землю, но не хотят его видеть в столкновении вер, в религиозной войне.

Однако в истории гибели Святослава есть и еще один слой, еще один подтекст. Этот подтекст, предупрежу сразу, читатель, для тех, кто всерьез готов сменить заржавевший материалистический «инструментарий проникновения в секреты прошлого». Материалисты вольны не читать этот абзац или полагать все сказанное в нем шуткой автора. Помните загадочного всадника на белом коне, явившегося в буре и грозе и обрушившегося на полки русов под Доростолом? Ромеи увидели в нем Федора Стратилата. А кого могли увидеть в нем русы? Кто он, Воин на белом коне, скачущий впереди бури? Уж не сам ли Метатель Молний? В скандинавском эпосе есть немало примеров тому, как Бог – покровитель героя, с оружием в руках встает против него в сражении. И это означает одно – срок, отведенный Пряхой земной жизни героя, окончен. Валгалла, Покой Павших, ждет его. Есть схожий сюжет и в русском эпосе, в сюжете с выразительным названием «Отчего перевелись богатыри на Руси». После страшной, но победоносной битвы с врагами молодые богатыри начинают хвастать, что способны одолеть даже небесную силу. И небесное воинство принимает вызов. Бессильные против воителей небес, богатыри скрываются в пещерах, окаменевают, уходят в монахи – проще говоря, уходят в другой мир. Так не было ли и здесь того же? Может, оттого и идет Святослав в ловушку столь хладнокровно и бесстрастно, что знает – его срок настал? Говорят, герои былых времен знали свою судьбу. Может быть, Святослав уже увидел приближение времени в глазах Всадника под стенами Доростола. И хотел только одного – принять Таинство Смерти из рук честного врага. Не клятвопреступника и братоубийцы. Не раба Распятого Мертвеца. В остальном же ромеи ничем не отличались в глазах русов от степняков.

Смерти князь не боялся. Как скажет одни из его потомков: «Дивно ли, если муж умер на войне? Умирали так лучшие из предков наших». А в те, языческие времена заветы Высокого – Одина, Волоса русов, изложенные в Старшей Эдде, гласили:

Гибнут стада,

Родня умирает,

И смертен ты сам;

Но смерти не ведает

Громкая слава

Деяний достойных.

Деяний же Святослава хватило бы иному не на одну долгую жизнь. Он закрыл дорогу на Русскую землю первопроходцу Drang nach Osten, епископу Адальберту. Он завершил дело предков, добил чудовище Хазарского каганата. Он поверг в трепет Город царей, вселив в сердца его обитателей ужас, какой не удалось пробудить в них никакому иному воителю. Как нам, сегодняшним, поверить – человеку, совершившему все это, в год последней битвы было только тридцать лет?!

И не зря во главе печенегов у порогов оказывается не военный вождь, а Отец Куркут, Куря русской летописи. И не зря местом гибели Святослава становится Перунья рень – отмель ниже порогов. Та самая, что станет последним приютом киевскому кумиру Перуна в кровавые дни Крещения. Так в последний раз встретятся свергнутый Бог и Его погибший воитель.

А братья княжие друг друга корят,

И жадные вороны с кровли глядят,

Усобицу близкую чуя…

А. К. Толстой, «Три побоища»

Так закончилась эта жизнь, которая была, кажется, одной войной. Мы встретились с нашим героем на поле битвы – на поле битвы мы с ним и расстались. Те, кто ценил золото больше оружия, жизнь – дороже чести, могли вздохнуть спокойно. Северный полубог вернулся в те пределы, из которых пришел в наш средний мир. Самый сильный и беззаветный поборник древней Веры погиб, и никто не мог уже всерьез помешать обращению детей Рода в рабов Распятого.