Грезы президента. Из личных дневников академика С. И. Вавилова - Андрей Васильевич Андреев

ничего не дала». 24 февраля 1948 г.: «Естествознание развивается правильно, но в теперешнем виде оно явно не все и ограничено загадкой сознания ‹…› Надо же говорить о сознании полным голосом, не ограничиваясь пустозвонными фразами, что это де проявление высокоорганизованной материи». 13 мая 1950 г.: «Проблема сознания, это основное и наиболее интересное, в чем хотелось бы разобраться перед смертью». 8 ноября 1950 г.: «Не отстает одна мысль, о сознании…»

Спектр вавиловских заходов к «проблеме сознания» широк, как и диапазон эмоций: «…для меня сознание – все» (30 мая 1943) – «Проклятое сознание» (5 июля 1943). В разные моменты он мог склоняться к диаметрально противоположным мнениям («эфемерность сознания» 6 марта 1949 г. – «космичность сознания» 4 декабря 1949 г.). Учитывая колоссальность темы, все подходы Вавилова к «загадке сознания», разбросанные по разным записям, трудно даже перечислить. И, разумеется, никакой единой концепции сознания у Вавилова в итоге не получилось. «Загадка сознания» была для Вавилова «канвой», по которой «вышивались» самые разнообразные философствования.

«Держат две идеи: эволюция и сознание. Эволюция мира – вплоть до расширяющейся вселенной и эволюция живого вплоть до человека. Есть что-то впереди, чего не знаю, что, может быть, произойдет через миллиарды лет. Но годы только форма. Другое – очевидность сознания и его безусловная действенность (не только психо-физический параллелизм). За загадкой эволюции и сознания – неизвестное, которое поддерживает жизнь» (1 января 1948).

«Сознание соткано из впечатлений, слов, привычек, внушенных и полученных со дня рождения, из действий собственного тела и внешней среды. Отнять это все, ничего не останется, или, вернее, то индивидуальное, что при том же материале дает Ньютона и Пушкина. Но это – „организующее начало“. Само по себе ничто. Как луковка, у которой оборваны все лепестки. Никто еще не понял и не придумал, как возникает сознание и как оно связано с материей. Удастся ли людям ворваться в эту „запретную зону“. Естествознание без этого не полно. Эпикур и Лукреций были мудрые люди. Эти верные, но тривиальные мысли – внутренний фон существования» (9 мая 1948).

Науку о сознании психологию Вавилов практически игнорировал. Возможно, просто был с ней плохо знаком[412]. «Психология – разве это наука, в теперешнем ее виде?» – писал он 27 октября 1946 г. Вопросы о сознании Вавилов предпочитал относить к компетенции не психологии, а философии.

Чаще всего главным философским вопросом в этой связи для физика Вавилова выступало «соотношение вещества и сознания» и многочисленные вариации этой проблематики. Например, проблема возникновения сознания в процессе эволюции[413] и проблема его исчезновения в момент индивидуальной смерти. Или противопоставление механистического детерминизма и свободы воли. Или проблема соответствия материального мира и субъективного «Я». По сути, Вавилов просто называл «проблемой (загадкой) сознания» целый набор волновавших его философских вопросов.

Панпсихизм

Самый неожиданный из подходов Вавилова к загадке сознания – панпсихизм. Вавилов сам употреблял этот термин и многократно прямо утверждал, что сознание присуще неодушевленной, неживой материи. Тема «соотношения вещества и сознания» представлена здесь в «дистиллированном» виде и оказывается интересно сцепленной – в вавиловской трактовке – с темами случайности-необходимости (с выходом на проблематику свободы воли) и физических оснований сознания.

18 февраля 1941 г. Вавилов делает большую «программную» запись[414], где впервые явно соглашается с панпсихизмом.

Вначале еще осторожно проводится граница между живым и неживым именно по линии обладания сознанием (упоминается лишь «сознание бациллы»), но затем Вавилов прямо говорит: «Пока единственное, мало-мальски на что-то похожее „объяснение“ сознания – признание, что оно хотя бы в каких-то необычайно элементарных проявлениях имеется везде и неразделимо свойственно существующему, как энергия и масса. ‹…› Это ведь та же мысль Ньютона о вездесущии сознания-божества в каждом элементарном объеме. При такой интерпретации из „элементарных сознаний“ рождается сознание организма и, в конце концов, мудреца, весящего килограмм 70. Но также принципиально возможно сознание земного шара, спиральных туманностей, вселенной в целом. Так ли это chi lo sa[415], но, во всяком случае, основной концепции неразрывной связи сознания с материей это не противоречит».

Следующий раз Вавилов много пишет на эту тему в сентябре того же 1941 г. «Все несомненнее становится гипотеза о полной связанности сознания с материей. „Думающий камень“[416]» (24 сентября 1941). 25 сентября 1941 г. Вавилов разбирает три варианта взаимодействия сознания и материи. В первом варианте сознание лишь пассивный наблюдатель в полностью детерминированной физической системе. Во втором сознание слегка – в пределах существующих законов – влияет на физическую реальность («Осуществима такая творческая деятельность сознания только при наличии чего-то вроде соотношения неопределенностей» – об этом соотношении речь пойдет особо чуть ниже). «Третья возможность (совсем метафизическая). Вмешательство сознания, нарушающее законы природы. ‹…› Так вот, факт эволюции (как будто бы существующий) никак не укладывается в I, не укладывается и в II, так как „свобода воли“, определяемая чем-то вроде Ungenauigkeit’s Relation[417] – фиктивная, вроде как у комптоновского электрона. Как будто бы остается только III, т. е. метафизика, если есть эволюция».

Логика Вавилова примерно такова: сознание, несомненно, существует; невозможно указать точную границу между сознающим/мыслящим/живым и неодушевленным/неживым/механическим; следовательно, либо мы тоже всего лишь механические автоматы, со всеми нашими мыслями и мнимой свободой, либо, наоборот, душа/сознание/свобода воли присущи всей материи.

Между описанными тремя подходами, их крайними точками I и III, и будут проходить в дальнейшем многократные колебания позиции Вавилова: «…чувство механических марионеток кругом. Автоматы с легкими подрагиваниями и флуктуациями, которые и выдаются за душу и свободу воли» (5 декабря 1943) – или – «Сознание у человека, собаки, мухи, амебы, молекулы, электрона» (14 июня 1942).

Несмотря на то и дело возникавшие сомнения в таком – панпсихистском – «решении» загадки сознания, Вавилов вновь и вновь возвращался к этой идее. «Сознание, разлитое во всем, никогда не исчезающее, как электроны» (28 апреля 1944). «…полная, органическая убежденность в том, что сознание в элементарных формах есть основное неотделимое свойство материи, такое же, как масса и энергия» (25 апреля 1948). «Выйти за пределы предположения о панпсихизме, о врожденности сознания у материи не могу» (3 октября 1948). «Мысли самого широкого плана о мире, о несомненном проникании всего сознанием в разных стадиях, ступенях и формах. Вместе с материей неразделимо сознание усложняется, упрощается, но, конечно, как целое остается. Непонятого здесь без конца. ‹…› Надо обо всем этом думать. Это – вершина человеческого знания, этому надо посвятить оставшиеся годы» (30 августа 1949).

Ungenauigkeitsrelation и борьба с энтропией

Для панпсихизма физика Вавилова характерен атомизм. «Есть ли его (сознания. – А. А.) начатки в малом, в электронах, протонах и нейтронах?» (19 июля 1946). «…нечто похожее на ощущение есть в любом атоме» (6