Мехлис. Тень вождя - Юрий Рубцов

Автор: Верил? Многие неопровержимые факты говорят как раз об обратном…

Ортенберг: Понимаю, Вы имеете в виду репрессии и прочее. Об участии Мехлиса в репрессиях, в т. ч. военных кадров, пишут, действительно, много. Может, факты такие и есть. Я же лично знаю и твердо знаю: он никого не предавал, а иногда и прямо брал под защиту.

Взять историю моего перехода из собственных корреспондентов в аппарат «Правды». К этому времени Мехлис, оставаясь главным редактором, был назначен заведующим отделом печати ЦК партии. Подбирая кадры, он решил взять в отдел меня и корреспондента

по Саратовской области Боева. Запросил местные органы о нас, не уточнив, для чего такая информация. Через месяц вызывают нас в ЦК и показывают кучу материалов: мы, оказывается, плотно связаны с врагами народа. Потребовали от нас объяснения. Написали, но, в общем-то, что объяснять: на местах, не зная истинных причин запроса из ЦК, решили, что требуется компромат, и постарались вовсю. Время-то было какое — 1937 год! А сразу сообщили бы им, что характеристики нужны для выдвижения, так были бы они такие, хоть к герою соцтруда представляй.

Мехлис тем не менее наши объяснения прочитал, вызвал к себе и сказал: я вам верю. И стали мы работать: Боев — в ПУРе, я — в «Красной звезде». А ведь могло быть совершенно иначе. Пошли он эту кипу материалов в НКВД, и я не знаю, хватило бы у меня силы воли выдержать побои и издевательства.

Вспоминается и еще один случай. Будучи замредактора «Звездочки», я пришел к нему уже как начальнику Политуправления Красной Армии. Он мне доверительно показал папку с материалами на Ф. Ф. Кузнецова, который незадолго до этого стал его заместителем. А там чего только нет: он-де и с теми врагами связан, и с этими. Я и смотреть не стал: клевета, говорю, не верю, что Кузнецов — враг (я его до этого неплохо знал). Мехлис опять мне поверил.

— Ну ее к черту! — сказал, кладя папку подальше в сейф. Так это «дело» и умерло.

Его вина, что он не всегда брал людей под защиту. Некоторых, кого просто обязан был, не защитил. Его прямая вина, что не защитил Михаила Кольцова, которого высоко ценил. Очевидно, к этому времени он тоже погряз в недоверии к людям, поддался репрессивному потоку, не возражал Сталину. Времена изменились. Матом уж покрыть Сталина не решился бы. Боялся его? Вряд ли, но противоречить уже не решался, особенно по большим вопросам.

Возьмите Киевскую оборонительную операцию летом сорок первого года. Жуков предлагал отвести войска, Сталин воспротивился, а Мехлис поддержал Верховного. В таких вопросах Лев Захарович себя достойно не проявил.

Автор: Мы плавно подошли к вопросу, каким был Мехлис на войне. Каково Ваше мнение?

Ортенберг: Скажу прежде всего о положительном в Мехлисе, что я сам видел, чему был свидетелем. Он был человеком безусловной храбрости, смелости. Сколько раз я приезжал туда, где он находился, ни разу в тылу его не видел. Он, приезжая в дивизию, полк, сидел не только на НП, но и непременно шел в окопы, к бойцам.

Помню, случай был на Воронежском фронте. Выехали мы с ним на передовую. Обстановка неясная, так и попали на ничейную землю. Немцы оказались в нескольких десятках метров. Не теряя присутствия духа, Мехлис скомандовал водителю: «Назад!» Растеряйся он, неизвестно, чем кончилось бы…

От пуль он был словно заговоренный. Ни разу его не ранили, хотя в разных переделках оказывался.

Еще пример, но уже с Курской дуги. На НП командующего Брянским фронтом находился Г. К. Жуков. Все это километрах в полутора-двух от передовой. Хорошо было видно, как наши наступавшие танки вдруг встали. Жуков пальцем показывает — застряли, застряли танки. Мехлис вызвал машину — и туда. Мне было неудобно отставать, я — за ним. Передовая сильно обстреливалась, я заскочил в траншею. А Мехлис подхватил какую-то палку, подошел к танку и застучал по броне. Оттуда танкист выглянул. Мехлис к нему: почему стоите? Кто командир? Тот показал на танк метрах в тридцати. Лев Захарович подошел к командирскому танку, опять постучал. Выглянул офицер, оказавшийся командиром батальона. На тот же вопрос Мехлиса ответил: не имеем, мол, никаких указаний. «Так вот вам указание — давайте вперед!». Танки пошли дальше, а мы вернулись на НП.

Автор: Есть много свидетельств, что Мехлис был жестоким, грубым. Как происходил этот разговор?

Ортенберг: Абсолютно нормально, спокойно. Прямо скажу, мне, как редактору «Красной звезды», а позднее начальнику политотдела 38-й армии довелось видеть Мехлиса почти на всех фронтах, где он был членом Военного совета. И ни разу не пришлось быть свидетелем того, что он отругал кого-нибудь из командиров или солдат, не встречал такого. Возможно, потому, что в опасности он, насколько я могу судить по личным впечатлениям, никогда не терялся.

Вот вам случай из финской войны. Мы вместе были в 11-й армии, где я редактировал газету «Героический поход». Как-то выехали в одну из дивизий. Туда проехали нормально, а назад финны путь отрезали. Мехлис дал мне машину — бывшее ленинградское такси, грузовичок с несколькими бойцами в качестве охраны: «Прорывайтесь!» Нам удалось проскочить по еще непрочному льду только что замерзшего озера. А сам Мехлис с командиром дивизии возглавил ее выход из окружения.

Он всегда рвался на фронт и во время Великой Отечественной войны. Другое дело, что не всегда находил там дело по себе. В начале войны его посылали на некоторые фронты представителем Ставки. В это время ГлавПУР фактически оставался без руководства. Я лично считаю, что это было неправильно. В ГлавПУРе было что делать, а там, на фронте, Мехлис хватался за все, хотя ни в тактике, ни в оперативном искусстве не разбирался, что подтвердил Крым весной 1942 года.

Автор: Вы долго работали с Мехлисом и в «Правде», и в госконтроле, и в ПУРе, тесно общались с ним, будучи главным редактором «Красной звезды». Что вы можете сказать о его взаимоотношениях с И. В. Сталиным?

Ортенберг: Сталин доверял ему. Когда Льва Захаровича после Крыма сняли с должности, понизили в звании, он некоторое время находился дома. Я как раз зашел к нему. Он ходил по кабинету крайне расстроенный, сказал мне: «Все, все кончено». Я стал его успокаивать. В это время заходит фельдъегерь с пакетом. А там постановление ЦК о включении Мехлиса в состав совета по военнополитической пропаганде при ГлавПУРе. Совет имел совещательные полномочия, но все же…

— Вот видите, — говорю Мехлису, — Сталин вас не забыл.

Еще более интересный факт относится к 1952 году и связан с XIX съездом партии. Мехлис жил тогда на даче в Петрово-Дальнем. К тому времени он давно болел, правая рука не работала, мог сделать не больше нескольких шагов. И все же, узнав о подготовке к съезду, написал Сталину письмо с просьбой разрешить присутствовать, как члену ЦК, на заседаниях хотя бы с правом совещательного голоса. Я его отговаривал: куда, мол, вам такому беспомощному. По этой причине, наверное, и Сталин отказал Льву Захаровичу. Тот переживал страшно. Один день съезда проходит, второй, третий… Мехлис места себе не находил. Я его успокаивал, говорил: неудобно ведь в таком физическом состоянии присутствовать среди делегатов, что люди могут подумать? Но вот съезд закончился. Получаем «Правду» с результатами выборов в ЦК. В списке избранных читаем — Лев Захарович Мехлис. Не припомню другого такого случая в истории партии. Конечно, это Сталин вспомнил о Мехлисе. Доволен он был ужасно.