Друид - Клауде Куени

Гораздо более сложными были многочисленные ампутации, которые медики делали после каждой битвы. Пациента крепко привязывали к столу. Прежде чем приступить к операции, врач давал несчастному кусок дерева, который тот зажимал в зубах. Если, к примеру, нога была раздроблена от стопы до колена, то кожу ниже колена разрезали до самой кости и заворачивали вверх, освобождая место, где следовало перепилить конечность. Затем при помощи пилы отрезали ту часть ноги, вылечить которую было нельзя. Острые края кости тщательно полировали, закрывали кожей и сшивали края раны. Если солдат оставался жив после такого лечения, плотник выдавал ему новые костыли, а через несколько дней легионера с почестями отправляли в отставку. По вечерам, сидя у костра, многие римские солдаты спорили о том, стоит ли жить с одной рукой. Немного опьянев, легионеры часто спрашивали другу друга, не лучше ли предпочесть смерть жизни безногого калеки. Большинство из них придерживались мнения, что жить все-таки стоит, если ты можешь выпить вина и дотащить то, что осталось от твоего тела, до борделя, чтобы развлечься с проститутками.

Как бы там ни было, после любой битвы, в которой армия понесла значительные потери, в лагере царила довольно напряженная атмосфера, а солдаты находились в неуравновешенном состоянии и в любой момент могли начать выражать свое недовольство. Сражение при Бибракте не стало исключением. Сначала лишь некоторые легионеры возмущались действиями Цезаря, стараясь не делать этого открыто. Однако семена критики и недовольства пали на благодатную почву. Офицеры, надежды которых на сказочно богатую добычу и повышение в звании так и не оправдались, сыпали упреками в адрес проконсула, обвиняя его в том, что он начал никому, кроме него, не нужную и к тому же не одобренную сенатом войну против гельветов. Они считали, что военную кампанию в Галлии Цезарь начал исключительно в корыстных целях — хотел обогатиться и выплатить долги кредиторам, а также удовлетворить свое болезненное честолюбие. Постепенно я начал понимать, что враги у проконсула имелись не только в Риме, но и среди его подчиненных. Среди его офицеров были такие, которые шпионили, плели интриги и делали все возможное, чтобы помочь противникам Цезаря в Риме уничтожить его. Хотя проконсул обладал превосходным чутьем, благодаря которому ему всегда удавалось предвидеть возможные неприятности, некоторое время он не имел ни малейшего представления о настроении, царившем в лагере. Я не считал своей обязанностью докладывать ему о подобных вещах. Возможно, все происходящее было прекрасно известно Цезарю, но он предпочитал игнорировать опасность, исходившую от собственных легионеров, по одной простой причине — в те дни проконсул больше, чем когда бы то ни было, верил, что он является потомком богов и их избранником, а поэтому может рассчитывать на их покровительство.

В течение нескольких недель Цезарь принимал кельтских князей, которые спешили засвидетельствовать ему свое почтение. Они обратились к проконсулу с просьбой разрешить им созвать в Галлии совет вождей племен. Цезарь дал свое согласие, но был крайне удивлен поведением знатных представителей гельветов. Ни один из них не упрекнул проконсула в том, что он вторгся со своими войсками на территорию свободной Галлии. Нет, князья приветствовали захватчика и добровольно признавали за ним право решать все споры и разногласия между ними, выступая в роли верховного судьи. Я же нисколько не удивился такому поведению. Я видел нашу знать насквозь: каждый из них хотел сделать Цезаря своим союзником и поэтому боялся перечить ему. Верцингеториг тоже нанес визит проконсулу. Он хотел как можно быстрее вернуться в Герговию, чтобы отомстить своему дяде и другим родственникам. Однако Цезарь ограничился тем, что заверил молодого кельта в своей дружбе и в очередной раз попросил проявить терпение и выдержку. Очевидно, у проконсула были другие планы относительно одного из командиров своей кавалерии. Но у меня постепенно начало создаваться впечатление, будто Верцингеториг не собирается всю жизнь служить римлянам, поскольку у него тоже появились другие планы…

Однажды рано утром, когда еще не закончилась четвертая ночная стража, я проснулся, услышав рычание Люсии. Я взглянул на Ванду, которая спокойно спала рядом со мной, и поблагодарил богов за то, что они до сих пор были столь благосклонны ко мне.

Если разобраться, то судьба, которую они мне уготовили, казалась не такой уж плохой. Я сам часто повторял, что невозможно предугадать, с какой целью боги посылают нам то или иное испытание, ведь они не посвящают смертных в свои планы. Мы, люди, можем сделать какие-либо выводы относительно событий, оставшихся в прошлом, лишь в тот момент, когда свершается задуманное богами. Но не раньше.

— Корисиос! — теперь и я отчетливо услышал чей-то голос, Доносившийся откуда-то снаружи. Это был Криксос. Рядом с ним стоял преторианец.

— Цезарь велел привести тебя в его палатку. Он хочет видеть тебя.

Я тут же вскочил со своего ложа и пошел следом за солдатом из личной гвардии проконсула, который вел меня к огромной палатке. Услышав возгласы, Ванда проснулась и решила отправиться вместе со мной. Лагерь еще спал. Стражники, стоявшие на стенах, закутались в теплые шерстяные накидки и по очереди подходили к небольшим кострам, чтобы согреть руки над огнем. В ранние утренние часы было еще довольно холодно. Находясь на расстоянии нескольких сотен шагов от палатки Цезаря, я заметил, что из-под полога, прикрывающего вход, поднимаются клубы пара.

Когда мы подошли ближе, из палатки как раз выходили рабы, неся огромные бронзовые котлы. В воздухе стоял такой запах, словно кто-то разбил целую корзину яиц. Преторианец отодвинул в сторону полог и велел мне войти внутрь. Горячий пар был настолько густым, что я с трудом смог различить лишь очертания пальцев на вытянутой перед собой руке. Если бы меня не поддерживала Ванда, то я наверняка растянулся бы на полу, споткнувшись о какой-нибудь предмет.

— Присаживайся, Корисиос, — услышал я голос Цезаря. Осторожно ощупывая предметы, попадающиеся на моем пути, я наконец добрался до стула и с облегчением вздохнул, усевшись на него. Однако я тут же почувствовал, как мне в спину уперлось что-то твердое. Ощупав предмет, обнаруженный мной на спинке стула, я понял, что это кожаный пояс Цезаря с висящими на нем гладиусом и пугио. Мою сонливость как рукой сняло. Неужели настал тот день, когда должно исполниться пророчество друида Сантонига? Я вцепился в рукоятку гладиуса, сделанную из искусно обработанных костей животных. Каждый палец удобно ложился в предназначенное для него углубление. Вдруг порыв ветра приподнял полог палатки и немного разогнал клубы пара. Увиденное повергло меня в ужас. На расстоянии всего лишь трех шагов от меня Цезарь лежал в деревянной ванне, до краев наполненной горячей водой. Он откинул голову назад и закрыл глаза. Голова проконсула покоилась на краю ванны, волосы слиплись от пота. Но я сразу понял, что ему плохо не от жары. По лицу Цезаря было видно, что он испытывает нечеловеческие страдания. Цезарь мучился от сильнейшей боли. В палатку осторожно вошел слуга. Он принес несколько неглубоких чаш и поставил их на стол рядом с ванной, а затем исчез столь же беззвучно, как и появился. Когда слуга, выходя наружу, откинул полог в сторону, пара в палатке стало еще меньше, и я смог совершенно отчетливо рассмотреть лицо Цезаря.