Призраки в Сети - Чарльз де Линт

Он оглянулся и увидел, что к нему присоединился лоа. Папа Легба был в своей черной шляпе и преувеличенно тяжело опирался на трость. Роберт не удивился тому, что не услышал, как появился лоа. Духи-привратники довели до высокого искусства свою способность возникать буквально из воздуха. Роберт тоже умел проделывать это здесь, в Других Мирах, но ему это давалось не так легко и естественно.

— Просто прикидываю, что именно ты мне недоговариваешь, — ответил он.

— Ну-у, знаешь, — протянул лоа. — Если принять во внимание, как редко нам удается повидаться, то наберется куча всего, о чем мы даже и не начинали говорить.

Роберт указал на стену тумана:

— Например, о том, что ты планируешь устроить там, за стеной тумана?

— Что ты хочешь знать?

Роберт несколько секунд молча смотрел на собеседника. В темных глазах лоа не было никакого подвоха. Его полуулыбка тоже была сама честность.

— Я хочу знать то, что ты держишь в секрете, — ответил Роберт.

Лоа это явно позабавило.

— В секрете? — переспросил он.

— Ты понял, что я имел в виду.

— Кажется, понял. Мне, наверное, надо было сказать Калфу.

Роберт не знал, имел ли лоа в виду «перекресток» — одно из значений этого слова — или имя, которым называли самую опасную ипостась его духа. Легба принадлежал к Рада — духам-привратникам, через которых колдуны вуду общаются с другими духами. Калфу — это была другая его ипостась — фокусник, который развлекается тем, что нарушает естественный порядок вещей, вызывая самые неожиданные события.

Роберт не придавал этому значения, пока лоа держал эту свою ипостась глубоко сокрытой. Он все разглядывал Папу Легбу и раздумывал. Лоа смотрел на него обманчиво кротко, на губах у него все еще играла полуулыбка.

Роберт кивнул:

— Ладно. Поклянись именем Калфу, что, если ты заменишь собой духа Вордвуда, никто от этого не пострадает.

— Кроме этого духа, разумеется?

— Я могу избавиться от него, не причинив ему вреда.

— Не сомневаюсь, — сказал лоа.

— Тогда поклянись.

— Я могу поклясться, что у меня нет намерений причинить кому-либо вред, но ты же знаешь, как это бывает. Меня просят о милостях, я их дарую, а на что просители их употребят…

— Тогда поклянись, что с твоего ведома…

Лоа перебил:

— Разве я могу все знать?

— Ты уклончив, — сказал Роберт.

— А ты излишне прямолинеен.

— Я вынужден быть осторожным.

Лоа кивнул, но, вместо того чтобы ответить на эту реплику, сменил тему.

— Чувствуешь? — спросил он. — Здесь что-то неладно. Пахнет болотом, и становится все хуже и хуже.

— И что из этого?

— Я могу это устранить, — сказал Папа Легба. — Я могу исправить то, что здесь неправильно.

— По доброте душевной?

Лоа улыбнулся:

— Ну да. Я рассчитываю от этого выиграть и не скрываю своих намерений. Но уж что-что, а это ты обо мне знаешь — не переношу беспорядка.

— Когда ты не Калфу, конечно. Потому что когда ты Калфу, то ты первый готов… — Роберт помолчал, подбирая наиболее безобидную формулировку, — поразвлечься.

— Разве я похож на Калфу?

Роберт пожал плечами:

— Почем я знаю? Я никогда не видел тебя в этом обличье.

— Нет, не похож. А время между тем уходит. С каждой минутой, что мы стоим здесь и болтаем, смрад оттуда становится все сильнее.

Это была чистая правда. Даже несмотря на постоянный фон, мешающий Роберту сосредоточиться на том, что происходило за стеной тумана, было ясно, что там делается все хуже и хуже. Древний дух, присутствие которого чуял Роберт… он становился все мрачнее и беспокойнее. И Роберт уже склонен был поверить, что намерения лоа, по крайней мере в данный момент, вполне честны.

— Так поклянись же, — настаивал он, — поклянись, что ты не намерен никому причинять вреда.

— Это я могу сделать. Клянусь Калфу — именем моей тени.

— Хорошо, я очищу для тебя это место, — сказал Роберт.

Когда он слегка расслабил руку на грифе своей гитары, струны выжидательно заныли — почти неслышно, но из-под земли этому звуку ответило мощное эхо. Роберт сложил пальцы крайне неудобным для большинства гитаристов образом, но для него это были только азы.

— Я научился этому у одной старой женщины, — тихо сказал он. — Там, в дельте. Она играла на одной струне, всем своим существом подстраиваясь под звук.

— Для чего она это делала?

— Для изгнания злых духов.

Потом он положил на струны большой палец правой руки. Струна, на которой он играл, зазвучала гораздо громче и мощнее, чем можно было ожидать от маленького Гибсона. Гитара издала глубокий гортанный звук, и эхо, которое уже было стихло, вернулось вновь отдаленными раскатами грома.

— Будь осторожен, — предупредил Папа Легба. — Такой музыкой можно многое разрушить.

Роберт кивнул. То, что он играл сейчас, было той самой музыкой, под которую древний чернокрылый Ворон когда-то в незапамятные времена вынул этот мир из небытия. Это был звук, с которым из моря восстали материки, на них выросли горы и образовались долины. Это был шум первого дождя над ростками первого леса. Это был голос дующего ветра и текущей воды. Первый птичий крик и звериный вой. Это был тот самый одинокий звук, который вызвал все к жизни.

В те времена язык еще был великой тайной и каждое слово обладало огромной мощью. Говорение было действом. То, что было сказано тогда, имело огромный вес, последствия каждого слова сказались на многих поколениях. Слова говорились не о мире, сам мир был высказан — слово за словом.

Но еще более древней, чем слова, была музыка. Первая музыка.

Роберт никогда не играл этого прежде, приберегая все, что он об этом знал, на крайний случай. Но он не боялся играть эту музыку. У него были добрые намерения, и он все время помнил об этом. Этот звук даже не надо было повторять. Он продолжал звучать, проникая сквозь туман в тот мир, что лежал за ним.

Но Роберт выпустил из виду фон. Тот самый фон — помехи, которые мешали ему получить четкую картину того, что там происходило. Они мешали музыке, нарушали ее гармонию.

Когда было уже слишком поздно, Роберт понял, что получается нечто иное — не то, чего он хотел. Он прижал струну, но она продолжала петь. Теперь он уже был не властен над ней.

— Это, пожалуй, больше, чем я хотел, — сказал лоа.

— Я знаю, — ответил Роберт. — Что-то действует на музыку, оно внутри того мира.

— Ты можешь исправить это? Сыграть что-нибудь другое?