Глаз бури - Тэд Уильямс

— Но что же нам делать с Бинабиком и Слудигом? — Саймон швырнул камень вниз, в душе надеясь, что он попадет в какого-нибудь скрытого туманом тролля. — Их убьют, если ты им не поможешь.

— Я ничего не смог бы сделать в любом случае, — сказал тихо Джирики. — Кануки вправе сами вершить правосудие, и мне не пристало вмешиваться.

— Не пристало? К черту пристойность. Бинабик даже говорить не хочет! Как он может защищаться?

Ситхи вздохнул, но его птичье лицо оставалось невозмутимым.

— Может быть, ему нечего сказать? Возможно, Бинабик знает, что нанес вред своему народу?

Хейстен возмущенно фыркнул:

— Нам даже не сказали, в чем его обвиняют.

— Насколько мне известно, он нарушил клятву, — сказал Джирики мягко и повернулся к Саймону. — Я должен идти, Сеоман. Известие о нападении охотника королевы норнов на зидайя крайне расстроило мой народ. Они хотят, чтобы я вернулся. Столько всего необходимо обсудить! — Джирики убрал с глаз прядь волос. — К тому же со смертью моего родственника Аннаи на меня ложится большая ответственность. Его имя надлежит торжественно занести в Книгу Танцев Года, и я менее всех других в моей стране имею право пренебречь этой ответственностью. В конце концов именно Джирики И-са'Онсерей привел его на место смерти, и это все связано со мной и с моим упрямством, в том числе его смерть. — Голос ситхи зазвучал тверже, а смуглая рука сжалась в кулак. — Ты понимаешь, что я не могу отказаться от этого ритуала?

Саймон был в отчаянии.

— Я ничего не знаю о вашей Книге Танцев, но ты обещал, что мы сможем выступить в защиту Бинабика! Они тебе так сказали.

Джирики склонил голову набок.

— Да, Пастырь и Охотница договорились об этом.

— Как мы сможем это сделать без тебя? Мы не знаем языка тролллей, а они не понимают нашего.

Саймону показалось, что по непроницаемому лицу ситхи промелькнула тень озабоченности, но она исчезла так быстро, что он не мог сказать этого с уверенностью. Глаза Джирики, искрившиеся золотом, встретились с его глазами и долго не отрывались.

— Ты прав, Сеоман, — сказал Джирики медленно. — И раньше бывало, что честь и родовое чувство ставили меня в затруднительное положение. Мне и раньше приходилось выбирать между честью и долгом и другими обязательствами, но никогца я не оказывался в таком трудном положении. — Он опустил голову и уставился на свои руки, потом медленно поднял глаза к серому небу. — Аннаи и семья должны простить. Джасу пра-перокхин (Позор дома моего (ситх.))! В Книгу Танцев Года должен быть занесен мой позор. — Он глубоко вздохнул. — Я останусь, пока не состоится суд над Бинабиком из Йиканука.

Саймон должен был бы несказанно обрадоваться, но вместо этого он ощутил лишь пустоту. Даже для смертного было ясно, сколь глубоко несчастен принц ситхи. Джирики принес какую-то невероятную жертву, недоступную пониманию Саймона. Но что поделаешь? Они все оказались здесь, вне известного им мира, все были пленниками по крайней мере обстоятельств. Они были невежественными героями, друзьями клятвопреступника…

Вдруг по спине Саймон пробежал холодок.

— Джирики! — вырвалось у него. Он помахал рукой, как бы пытаясь очистить путь для вдохновения.

Получится ли? Если получится, поможет ли?

— Джирики, — повторил он на этот раз тише. — Мне кажется, я придумал что-то, что позволит тебе выполнить долг и одновременно поможет Слудигу и Бинабику.

Хейстен, услышав, как прерывается от волнения голос Саймона, положил палку, которую вырезал, и наклонился к нему. Джирики приподнял бровь в ожидании.

— Тебе нужно сделать лишь одно: пойти со мной к королю и королеве, то есть к Пастырю и Охотнице, — сказал Саймон.

* * *

Поговорив с Нунуйкой и Вамманаком и добившись неохотного согласия на свое предложение, Саймон и Джирики, освещенные горной луной, возвращались из Дома предка. На лице ситхи была легкая улыбка.

— Ты продолжаешь удивлять меня, юный Сеоман. Это смелый ход. Не имею представления, поможет ли это твоему другу, но тем не менее — это начало.

— Они ни за что бы не согласились, если бы ты не вступился, Джирики. Спасибо.

Ситхи сделал какой-то сложный жест своими выразительными руками.

— Все еще существует хрупкое уважение между зидайя и судходайя — детьми заката, в основном это относится к эрнистирийцам и канукам. За пять веков нельзя разрушить то благое, что создавалось на протяжении тысячелетий. Тем не менее многое изменилось. Вы, смертные — дети Лингита, как зовут вас тролли, — находитесь на подъеме. Но мой народ уже не принадлежит этому миру. — Он положил свою легкую ладонь на руку Саймона. — Есть еще связь между нами, мной и тобой, Сеоман. Я не забыл об этом. — Саймон, шагая рядом с бессмертным, не знал, что сказать в ответ. — Я прошу, чтоб ты понял лишь одно: нас очень немного. Я обязан тебе жизнью — дважды, к моему огорчению, — но мой долг по отношению к моему народу перевешивает даже ценность моего непрерывного существования. Есть нечто, от чего так просто не отмахнешься, мой смертный друг. Я, конечно, надеюсь, что Бинабик и Слудиг выживут… но я принадлежу к роду зидайя и должен донести до моего народа рассказ о том, что произошло на Драконьей горе: предательство поданных Утук'ку и смерть Аннай.

Он неожиданно остановился и повернулся к Саймону. Волосы его развевались, и в лиловатых вечерних тенях он казался духом диких гор. На мгновение Саймон уловил в глазах Джирики бесконечные годы, прожитые ситхи, и ему показалось, что он улавливает это великое неуловимое: бесконечное число поколений расы, к которой принц принадлежал, годы их истории, бесчисленные, как песчинки на берегу.

— Все не просто кончается, Сеоман, — сказал Джирики неторопливо, — даже с моим отъездом. Совсем не нужно быть волшебником, чтобы предсказать, что мы еще встретимся. Долги зидайя запоминаются надолго. Они становятся мифами. У меня перец тобой такой долг. — Джирики снова сделал руками своеобразный жест, затем достал из-под своей тонкой рубашки какой-то круглый предмет. — Ты уже видел это, Сеоман, — сказал он. — Это мое зеркало — пластинка чешуи Великого Червя, как говорит легенда.

Саймон принял зеркало из протянутой руки ситхи, поражаясь его невесомости. Резная рамка холодила ладонь. Однажды это зеркало показало ему Мириамель; в другой раз Джирики извлек из его глубин лесной город Энки э-Шаосай. Теперь оно отражало лишь суровое лицо Саймона, нечеткое в меркнувшем свете дня.

— Я дарю его тебе. Оно служило нашей семье талисманом с незапамятных времен. Вне моих рук оно будет простым зеркалом. — Джирики поднял руку. — Нет, это не совсем так. Если тебе нужно будет поговорить со мной, если придет нужда во мне, настоящая нужда, обратись к зеркалу. Я услышу и узнаю. — Джирики направил на безмолвного Саймона палец. — Но не думай, что я тут же явлюсь в облаке дыма, как в одной вашей сказке. Я не обладаю такими способностями, такими волшебными силами. Я не могу даже обещать, что приду. Но узнав о твой нужде, я постараюсь помочь по мере сил. У зидайя есть друзья даже в этом новом мире, где живут смертные.