Пророчица - Барбара Вуд

Римские солдаты сражались доблестно, но рядом с ними не было женщин и детей, им некому было напомнить о том, за что они сражались. Этим воинам платили. Они не защищали свои дома, не отвоевывали честь семьи.

Итак, германцы одержали победу. Сигизмунд стал героем. Когда битва закончилась, мы, женщины, поспешили к погибшим, чтобы достойно их похоронить. Раненые отправились к женам и матерям, чтобы те излечили их от ран; здесь женщины не страшатся вида крови, Перпетуя, а мужчины не стыдятся обнажить свои раны. Я научила женщин накладывать повязки лучше, чем они умели. Мне пригодились знания, которые дала Сэтвиндер; я рассказала им о травах, способных предотвратить инфекцию. Они, в свою очередь, научили меня зашивать раны с помощью шипа и нити. Я позаботилась о ранах Сигизмунда, ведь я была его женой. Он похвалил меня за храбрость, проявленную мной у поля битвы.

В ту ночь мы впервые были близки.

И спустя несколько недель я почувствовала, что внутри меня зашевелилась новая жизнь, дитя Сигизмунда. Теперь я знала, что больше не вернусь в цивилизованную страну. Меня ожидала новая жизнь. Теперь Сигизмунд и его семья стали моей семьей. Я приняла от них новое имя и всем сердцем отдалась мужу и его миру.

Я сожалела лишь о том, что так и не нашла Праведного. Мне казалось, что теперь я его уже и не найду.

Но, полагая так, Перпетуя, я ошибалась.

Четверг,

30 декабря 1999 года

– Целебные источники? – переспросил консьерж в «Детмольдерхофе». – Это в Ахене. Древние римляне ездили к ним поправлять свое здоровье.

Итак, побывав в Тевтобургском лесу, что на севере Германии, Кэтрин прибыла в самый западный город страны, который находится на границе с Голландией. Французы называли его Aix-la-Chapelle; он стал резиденцией франкских королей при Карле Великом. Теперь же он представлял собой современный город, в сердце которого сохранилась частичка Средневековья. А в центре этого сердца находился изумительной красоты собор.

Кэтрин стояла на булыжной мостовой, выложенной двенадцать веков назад. Завывал декабрьский ветер. Она не могла отвести взгляда от готических шпилей, устремленных в небо, разглядывала необычной формы купол; окна из цветного стекла, казалось, готовы были померяться высотой с пятиэтажным домом – это был старинный, величественный, вечный памятник Богу. Кэтрин почувствовала, что ее потянуло вперед, заставило перейти улицу и забраться по лестнице к массивным резным дверям. Она вспомнила церковь в Вашингтоне, в которую ходила с Майклом на полуночную мессу, но так и не решилась войти внутрь. Но теперь Кэтрин знала, что на этот раз дороги назад нет.

Она задумалась. Приходила ли Сабина сюда? Могло ли племя Фрейды остановиться на месте, где теперь стоит собор? Могли ли они – Фрейда, Сабина, Сигизмунд – лежать здесь, в этой священной христианской земле?

Кэтрин вдруг охватил страх, боязнь того, что она может выяснить. Или не выяснить.

Ее ноги обладали теперь собственной волей: они понесли ее к запретному порогу, который, как она поклялась, не переступит никогда. Но она уже находилась в храме. Кэтрин ощущала, что ветры времени вот-вот подхватят ее и унесут в каменную глубь. Кэтрин зашла в Восьмиугольник, и, когда подняла вверх голову, ею овладел благоговейный страх, настолько сильный, что у нее перехватило дыхание.

Вверху на длинной цепи, исходящей от центра купола, висела громадная позолоченная медная люстра, а вокруг нее было выстроено множество арок. Арки поддерживались элегантными колоннами, стоящими на других колоннах и других арках. Все это великолепие, словно мраморный свадебный торт, поднималось к куполообразному потолку изумительной красоты, на котором святые в белых одеждах и апостолы шагали в царском великолепии на золотом фоне. Завороженная, Кэтрин не могла не обратить внимания и на остальные детали: сквозь высокие окна из цветного стекла к алтарю пробивалась радуга света, освещая золотую усыпальницу, в которой лежали останки Карла Великого. Позолоченный главный престол иллюстрировал сцены из страстей Господних; красиво отделанные деревянные будки украшали бархатные занавески: это были исповедальни. С основания одной из готических пилястр темно-синими глазами смотрела Дева. Ее взор был наполнен невыразимым состраданием, которое, казалось, не способен был вместить даже сам собор. Кэтрин дотронулась до каменной стены – и земля стала уходить у нее из-под ног. Калейдоскоп образов, ощущений, воспоминаний нахлынул на нее: ее первое причастие, ее белое платьице; отец, стоящий в дверях ризницы, с гордым видом направляет на нее камеру, чтобы запечатлеть момент прикосновения Тела Христова к языку его маленькой дочери; миропомазание – по ее лбу стекало масло; легкий шлепок по щеке как напоминание того, что девочка ступила на путь служения Христу; воскресенья и святые праздники, торжества и посты, Розарий и Новенна – двадцать три года служения католичеству в миг нахлынули на нее и сбили с ног. Она даже не успела спастись.

Эти переживания нельзя было сравнить даже с теми, что ей пришлось испытать во время затопления острова «Атлантида». Ведь Кэтрин осознавала, что на этот раз ей не убежать. Устремив взгляд на печальную средневековую Деву и всеми фибрами души ощущая вечность готического святилища, Кэтрин услышала, как внутри нее зазвучала молитвенная песня, любимая ею когда-то…

«Радуйся, Царица Святая, Мать Милосердная, Жизнь наша, Радость наша и Надежда. По тебе мы плачем, несчастные, изгнанные дети Евы; к тебе мы возносим взоры свои, скорбим и рыдаем в юдоли слез. Обрати же, милостивейшая из всех Защитница наша; и после этих пыток…»

Драгоценные слова вызвали новый поток воспоминаний: маленькие девочки кладут цветы у ног статуи Девы Марии, высеченной из белого мрамора и стоящей перед церковью; Кэтрин стоит между родителями на коленях, она ощущает заботу и защиту, ее переполняет ликование, ведь церковь так красива, а на кафедре стоит священник и убеждает присутствующих, что Господь любит всех без исключения.

Воспоминания продолжали накрывать Кэтрин с головой: она вспомнила ощущение, которое испытывала после исповедования – такое чистое и светлое ощущение свободы; вкус вина и хлеба, наслаждение, испытываемое после причастия, ведь, преодолев многовековой путь, она воссоединилась с самим Иисусом Христом.

Ей послышался шепот Сабины: «Прежде всего Праведный открыл нам блаженство, даруемое прощением…»

«О, Джулиус! – подумала Кэтрин. – Прости меня. Ты лишь следовал зову совести. Ты делал то, что считал верным. Я восприняла твои поступки как предательство, но я была не права.

Дэнно. Тебя убили из-за меня. Я виновата.

Мама, я должна была заставить отца Маккинли уйти сразу же, как только увидела, что он направляется к твоей палате. Я могла попросить другого священника и должна была извиниться за страшные слова, которые наговорила тебе, когда умер папа. Ты не виновата в его смерти.