Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины - Ольга Игоревна Елисеева

Однако время уже работало против убийцы. Летом 1762 года два крепостных Салтыковой отправились искать правды в столицу. Там им несказанно повезло: сразу же после переворота 28 июня 1762 года они сумели подать жалобу лично Екатерине II. С этого, собственно, и началось расследование, вскрывшее чудовищные факты. Согласно челобитной дворового Николая Ильина стало известно, что барыня убила одну за другой трех его жен. Он же показал, что всего помещицей замучено около ста душ. На следствии удалось доказать причастность Салтыковой к тридцати семи убийствам, в остальных случаях недоставало улик. Но и эта цифра потрясала. Стандартным обвинением в адрес несчастных была «нечистота в мытье платьев и полов».

Крестьяне соседних деревень подтвердили, что видели летом, как дворовые Салтыковой везли в лес хоронить тело Феклы Герасимовой. Сопровождавшие рассказывали, что «девка та убита помещицею, и они видели на теле ее с рук, и с ног кожа, и с головы волосы сошли». Салтыкова обварила дворовую кипятком, приказала сечь розгами, потом била скалкой, заставляя снова и снова мыть полы, хотя жертва уже не держалась на ногах. Эта сцена, повторявшаяся многократно с разными женщинами, позволяет заподозрить у Салтыковой особую форму психоза, связанную с грязью, — при ней человек боится замарать руки, не может прикасаться к предметам без перчаток и т. д. Весной 1759 года после поездки на богомолье в Киев (Салтыкова, как и многие изуверы, считала себя религиозным человеком) помещица заехала в имение и убила девку Марью Петрову. По приказу госпожи гайдук избивал провинившуюся езжалым кнутом, загнал по горло в пруд, с которого едва сошел лед, после чего снова заставил мыть пол. «Но от таких побоев и мучений она мыть уже не могла, и тогда помещица била ту девку палкою… и от тех побоев та девка Марья в тех же хоромах того же дня умерла»[543]. Свидетели показали, что, когда другую забитую до смерти дворовую, Прасковью Ларионову, повезли хоронить, стоял сильный холод. На труп несчастной бросили ее грудного ребенка, который замерз.

У Салтыковой проявлялись типичные черты садистки: при виде крови и страданий она распалялась. Смерть жертвы приносила ей облегчение и временное успокоение. В литературе существует суждение, что садизм развился у Салтыковой на почве сексуальной неудовлетворенности. Действительно, она осталась без мужа двадцати пяти лет от роду. Однако тысячи вдов жили в своих имениях мирно. В столь же раннем возрасте лишилась любимого супруга Е. Р. Дашкова — какой разительный пример вдовства! К тому же Салтыкова вовсе не была обделена вниманием противоположного пола. В конце 50-х годов она сошлась с капитаном Николаем Андреевичем Тютчевым (дедом поэта), который занимался межеванием и проводил топографическую съемку земель к югу от Москвы, по Большой Калужской дороге.

Неизвестно, как долго продолжался их роман, знал ли офицер об ужасах, творимых возлюбленной и почему не донес? Перед Великим постом 1762 года Тютчев изменил Дарье Николаевне и посватался к ее соседке девице Пелагее Денисовне Панютиной. Месть обманутой Салтыковой не заставила себя долго ждать. Она решила взорвать московский дом Панютиных, когда там будут находиться жених и невеста. В начале февраля конюх Салтыковой Алексей Савельев купил по ее поручению в Главной конторе артиллерии и фортификации пять фунтов пороху. Другому конюху Роману Иванову было велено подоткнуть сверток со взрывчатым веществом под застреху дома и поджечь. Однако тот отказался, за что был выпорот. На следующий день Салтыкова вновь отправила его к городской усадьбе Панютиных за Пречистенскими воротами, приставив для верности дворового человека Сергея Леонтьева. Но и он не захотел взрывать дом. Крестьяне вернулись к госпоже с повинной и были биты батогами[544].

Между тем жених с невестой отправились в Брянский уезд, где Панютина владела имением Овстуг с двадцатью душами. Их дорога пролегала по Большой Калужской дороге. За Теплым Станом Салтыкова устроила засаду — Тютчева и Панютину поджидали дворовые с ружьями. Но предупрежденный капитан написал челобитную в Судный приказ, где ему выдали конвой на четырех санях с дубьем. Нападать на конвой Салтыкова не решилась. Изменник и разлучница выскользнули из ее рук Можно только догадываться, в каком исступлении пребывала Дарья Николаевна после неудачи и кто расплатился за бегство влюбленной пары.

Начало следствия оказалось для Салтычихи полной неожиданностью. Она свято верила в свою безнаказанность и отрицала вину. Но запирательство ни к чему не привело. Улик было более чем достаточно. В 1768 году Салтыкову лишили дворянского достоинства и имени, ей запрещалось носить фамилию мужа и отца. Она была приговорена к смертной казни, замененной пожизненным заключением. Перед этим Салтыкову подвергли так называемой гражданской казни. Ее выставили в цепях на Красной площади у позорного столба с прикрепленным к шее листом «Мучительница и душегубица»[545]. После чего в кандалах осужденную посадили в подземную тюрьму Ивановского девичьего монастыря, чтобы «лишить злую ее душу в сей жизни всякого человеческого сообщества, а от крови смердящее ее тело предать Промыслу Творца»[546].

В низком погребе преступница пребывала в полной темноте, пищу ей подавали со свечой, которую тут же гасили, как только она брала хлеб. Там Салтыкова провела 11 лет, после чего в 1779 году была переведена в застенок на поверхности земли с тыльной стороны монастырского храма. Любопытные приходили поглазеть на нее через решетку, она рычала и с криками бросалась на прутья. Видимо, к этому времени заключенная окончательно лишилась рассудка. По некоторым сведениям, в тюрьме Салтыкова родила ребенка от своего караульного. Скончалась она в 1801 году, так и не раскаявшись в содеянном. В общей сложности ей довелось просидеть под замком 34 года, ни разу не мывшись и почти не видя человеческих лиц. Страшная участь.

Историки, работавшие с делом Салтыковой, знают, что оно никогда не было бы доведено до суда без настойчивого вмешательства императрицы, постоянно подталкивавшей Сенат. И так расследование затянулось на шесть лет. Опытные чиновники старались замотать процесс не из любви к изуверке, а из опасения будоражить народ, вынося сор из избы. Для этого были основания: даже не сам суд, а только арест барыни вызвал к жизни поток жалоб, о котором идет речь в указе 1767 года. Изветы дворовых на генерала Леонтьева, генеральшу Толстую, подполковника Лопухина и бригадира Олсуфьева оказались ложными, бар не уличили ни в «изменном деле», ни в покушении на «государское здоровье». После чего воспоследовали повторное разъяснение и дополнение к указу[547]. Но остановить доносы было труднее, чем их спровоцировать. Сложилась ситуация, обратная той, которая обычно излагается в историографии: возросшее число жалоб и заставило освободить от них собственные ее императорского величества руки. Их рассмотрением занимались разные органы от Тайной экспедиции Сената до канцелярий полицмейстерских дел, губернских правлений, нижних земских судов и т. д. Часто документы кочевали от инстанции к инстанции, что до бесконечности затягивало расследование. Однако общая тенденция изменилась — отношения помещиков с крестьянами стали сферой применения уголовного права.