Нестор Махно - Василий Голованов

В середине июля махновцы вновь покидают прифронтовую полосу и устремляются на север, по второму кругу инспектировать свои владения. В конце июля на красно-белом фронте опять начинаются тяжелейшие бои – до конца августа. Начавшиеся 17 августа переговоры Советского правительства о мире с Польшей позволили часть войск, дравшихся на польском фронте, перебросить против Врангеля. Неожиданно появляются у красных бронепоезда и большие массы конницы. Белые все еще пытались пробиться на север, но силы их иссякали. В журнале военных действий марковской пехотной дивизии события на фронте характеризуются вполне драматически: «3-й марковский полк, отбив ряд жестоких атак красной пехоты, перешел в контратаку и погнал пехоту красных, но, будучи обойденным прорвавшейся конницей красных… принужден был отходить на ст. Бурчатск. Бронеавтомобили „Генерал Слащев“ и „Редкий“ были брошены на правый фланг 2-го полка и сдерживали конницу противника. Около 10 час. с криком „ура“ конница красных бросилась в атаку на отходящие наши цепи. Дружные залпы и огонь всех пулеметов героев-марковцев встретили красную лавину… В 10 ч. 15 м. из лощины внезапно выскочили 5 автоброневиков красных и врезались в цепи 2 полка. Произошло замешательство, и красная конница замкнула кольцо, отрезав два батальона… Погибли герои, будучи частью изрублены, частью в упор расстреляны из пулеметов автоброневиков…» (80, оп. 1, д. 25, л. д. 12–13).

Бои такого накала не спадали несколько недель. «Черный август» белого наступления – как прозвали его красные – для самих белогвардейцев тоже был окрашен в траурные тона: стольких жертв это наступление стоило.

Махно действовал с полным безразличием к последним надрывам врангелевского наступления: Повстанческая армия проходит с запада на восток в 100–150 километрах от линии фронта в совсем тихие, пограничные с Россией районы Харьковской губернии, где в конце концов и замирает, заняв Старобельск. И хотя в справке военного комитета Антанты со ссылкой на «лиц, близких к генералу Врангелю», и сообщалось, что главнокомандующий заключил соглашение с Махно, который «координирует свои действия с ним» (69, 55), это был двойной обман: с одной стороны, французов, которые искали подтверждение целесообразности своих военных инвестиций, а с другой стороны – самих себя. В августе Махно действительно начал искать способ заключить союз. Но – с красными.

Из далека времени это кажется почти невероятным. После всего случившегося в 1919 и 1920 годах как могли большевики и махновцы в принципе о чем-либо договариваться?! Разве кровь порубанных и расстрелянных товарищей не разделяла их? Разве махновцы на собственном опыте не убедились – дважды причем, – что все соглашения с большевиками заканчиваются для них одинаково? И все-таки договор был подписан. Причем не просто договор. В октябре 1920-го соглашению между Повстанческой армией и властями Советской Украины был придан статус правительственного постановления. Мог ли Махно мечтать об этом? Не знаю. Здесь – пик, высшая точка какой-то хитрой политической игры, начиналась которая еще летом.

Официально с февраля Махно был большевиками объявлен врагом, предателем, пособником и союзником Врангеля. Однако, убедившись в невозможности истребить его отряды и видя, что они с каждым днем набирают силу, большевики предпринимают ряд попыток совсем иного свойства. За две недели до того, как посланник белых появился в повстанческом штабе во Времьевке, у Махно побывал еще один делегат. Делегатом этим был представитель александровской организации левых эсеров (меньшинства),[20]который довольно недвусмысленно намекнул, что перед лицом Врангеля истинным революционерам следовало бы забыть все разногласия и, навалившись дружной силой…

Махновцы довольно быстро поняли, что посланец выборматывает не частное мнение левоэсеровской организации города Александровска, а предложение, сформулированное в верхах большевистской партии. Посланец подтвердил это, не прояснив, правда, от кого исходит предложение и каковы его полномочия. Однако заверил, что, если махновцы сочтут необходимым послать в Александровск делегацию для переговоров, им будет гарантирована полная безопасность.

23 июня состоялось заседание Реввоенсовета армии.

Виктор Попов, вероятно, особенно предвзято отнесшийся к посланцу уже в силу того, что над ним с июля 1918 года, как дамоклов меч, висел смертный приговор Ревтрибунала за участие в «левоэсеровском мятеже», прямо сказал, что большевики всегда все делали только для своей выгоды, и, если они предлагают союз, – значит, это ловушка. Махновцы против Врангеля, это само собой. Но что общего может быть у них с революционерами, которые посылают карательные экспедиции в деревни?

Попова поддержал Василий Куриленко, сказав, что отказ должен быть четким и недвусмысленным, чтобы слухи о том, что махновцы потихоньку шушукаются с большевиками, не сказались на престиже движения. Виктор Белаш, самый «красный» среди махновцев, подумав, рассудил, что надо все-таки продолжать борьбу с большевиками. Нельзя не продолжать. В этом же ключе высказались и все остальные: Марченко, Дерменджи, Огарков.

Махно слушал. Потом сказал, что хотел бы обратить сугубое внимание собравшихся на то, что этот визит, конечно, целиком инспирирован большевиками, которые, вне сомнения, имеют совершенно определенные намерения. Сказано очень расплывчато. Больше, если судить по стенограмме заседания, батька не обронил ни слова. Что же он хотел сказать? Возможно, совсем не то, что в контексте других выступлений звучит как предупреждение о коварстве большевиков. Возможно, он хотел, чтобы помимо письменного ответа посланец передал своим покровителям собственные слова Махно, которые ведь могут быть прочтены и так: намек понял. Да, левоэсеровский посланец не только был отпущен с миром, но и увез письменный ответ о том, что, имея коренные разногласия с большевиками, махновцы, конечно, выступят против Врангеля – но в качестве самостоятельного революционного отряда.

Примечательно, что все эти события разворачивались через два дня после того, как был трагически расстрелян Федя Глущенко, признавшийся старым товарищам, что подослан чекистами. Так что «вариант Махно» большевиками прорабатывался сразу несколькими способами. Какой из них сработает – было не ясно. Махно все это прекрасно понимал, но, пока ситуация была неблагоприятна для него, он занимал двусмысленную позицию. Ему надо было как-то исхитриться и вывернуться, сыграть свою игру.

Пока же карта не шла, он придерживался строгой линии жесточайшего аграрного террора. Он не боялся жестокости. Террор ведь тоже был аргументом в этом затянувшемся политическом диалоге. Махно давал понять, что разговорчиками на этот раз не отделаться – нашла коса на камень. Что если уж переговоры – то всерьез, с печатями, оглаской и гарантиями.

Как ни странно, но именно в этом расчет его оказался верен: большевики всегда считались только с силой, и пошли на переговоры с Повстанческой армией лишь потому, что та все лето громила и жгла их тылы, болтаясь там, подобно раскаленному ядру. Страх, что в момент контрнаступления на Врангеля это ядро опять стронется с места и опять спутает все карты, принудил большевиков к переговорам. «Черный барон» был слишком серьезным противником, чтоб рисковать. Им нужно было обезопасить тыл.