Живые и мертвые - Неле Нойхаус

В половине седьмого Пия перенесла сон на неопределенное время. Она приняла душ, переоделась, покормила животных и уехала из дома.

Она ехала сквозь беспросветное утро и размышляла, какие совершила ошибки, которые могли бы стоить Кристофу жизни. Провинности, допущенные Ренатой Роледер, Патриком Шварцером и Беттиной Каспар-Гессе, не были тяжкими уголовными преступлениями, а скорее малозначительными человеческими проступками, давно забытыми и вытесненными из памяти. Но принятые ими тогда решения так глубоко ранили другого человека, что превратились в бумеранг, который самым суровым образом наказал их десять лет спустя.

Через дорогу перебежала лиса. Зеленые глаза призрачно вспыхнули в свете фар и исчезли в темноте.

У каждого в жизни случаются эпизоды, когда вызываешь в ком-то разочарование и печаль, причиняешь кому-то боль и становишься причиной неподдельных страданий. Практически для каждой формы поведения, которая наносит вред другому, существуют правила компенсации, а именно – Уголовный кодекс. Времена архаичного самосуда прошли, и даже если многие считают, что к ним несправедливо применили закон, они, как правило, не хватаются за оружие, чтобы отомстить. Но снайпер делал именно это. Он не верил в правосудие и закон. Он придерживался библейского принципа: жизнь за жизнь, око за око, зуб за зуб, руку за руку, клеймо за клеймо, кровь за кровь, и чинил свое правосудие. О чем думал он, совершая преступления? Самое дорогое тебе за дорогое мне?

Раздался сигнал мобильного телефона Пии, и мысль, мелькнувшая в голове, мгновенно улетучилась. Она вызвала сообщение, пришедшее от Хеннинга, и прочла его, не останавливая машину. «Доктор Ганс Фуртвэнглер, Кёльн, – писал он, – был тесно связан с Рудольфом. Есть шанс, что он поможет. Номер пришлю!»

Доктор Ганс Фуртвэнглер! Фриц Герке перед смертью говорил с ним по телефону, кроме того, она видела его имя в блокноте Хелен Штадлер. Кай еще раньше наводил справки о старом враче и спрашивал его, о чем он 14 минут говорил в субботу вечером с Герке. Но она не могла вспомнить, что Фуртвэнглер ответил Каю. Надо немедленно об этом спросить! Пия свернула на проселочную дорогу в сторону Хофхайма и через три минуты подъехала к комиссариату. Машина Ким стояла на муниципальной стоянке. Видимо, она приехала недавно, так как на замерзшей земле видны были следы протекторов. Где ее сестра провела минувшую ночь?

* * *

Профессор Рудольф был вне себя. Накануне ночью его арестовали полицейские и заперли в камере, даже не дав никому позвонить. По пути из камеры в комнату для допросов с него при каждом шаге почти сваливались туфли, потому что у него забрали шнурки. Но верхом унижения было то, что он вынужден был поддерживать одной рукой брюки, поскольку без ремня они были ему великоваты.

– Это ущемление свободы! – сказал он озлобленным тоном Боденштайну, когда его вели мимо него и Пии в комнату для допросов. – Я буду жаловаться, будьте готовы!

– Помолчите и садитесь. – Боденштайн указал на стул с другой стороны стола, за которым уже сидела Пия.

– Как вы со мной вообще разговариваете? – вспылил профессор. – У меня есть права!

– В правовом обществе существуют также и обязанности, – ответил Боденштайн и холодно посмотрел на визави. Узкое лицо профессора покраснело, кадык ходил вверх-вниз. Он был небрит, а седые волосы растрепаны и свисали перепутанными прядями. Ночь в камере глубоко потрясла его эго, и он отреагировал именно так, как и ожидал Боденштайн, – агрессией и криком. Мужчины, занимающие руководящие должности, считают себя неприкосновенными. Привыкшие к покорному подчинению своего окружения, они с трудом свыкаются с тем, что им отдают приказы люди, которых они в ином случае не удостоили бы и взглядом.

– Я знаю свои обязанности! – рявкнул Рудольф гневно. – Ту сумму, что вы зарабатываете за год, составляют мои налоги за месяц!

– Сядьте, наконец! – неожиданно осадил Боденштайн мужчину, и тот, удивленный отпором, послушался его. – Я говорю не о налогах, а о моральных обязательствах! Вы могли бы спасти жизнь человеку, если бы вчера назвали имена бывших коллег. Сегодня ночью застрелили мужа бывшего координатора отделения трансплантологии Франкфуртской клиники неотложной помощи фрау Беттины Каспар-Гессе! И это еще один грех на вашей совести!

Профессор поджал губы, скрестил руки на груди и упрямо вздернул подбородок.

– Нам известно, что вы пренебрегли установленными правилами, чтобы пересадить донорское сердце сыну вашего друга Фрица Герке. Мальчик был тяжело болен, и тут в клинику попадает Кирстен Штадлер. К несчастью, у фрау Штадлер была нулевая группа крови, то есть ее сердце подходило больному сыну Герке – Максимилиану. Вы сократили жизнь фрау Штадлер, преждевременно заявив о смерти ее мозга, – сказал Боденштайн.

– Женщина все равно бы умерла, – возразил Рудольф. – Днем раньше или днем позже, какое это имело значение?

– Значит, вы подтверждаете, что Кирстен Штадлер?.. – успела сказать Пия, не веря собственным ушам.

– Я ничего не подтверждаю! – взорвался профессор. – Здесь нечего подтверждать!

– А сейчас послушайте меня внимательно, – проговорил Боденштайн, подавшись вперед. – Вы по уши в дерьме. Если проявите готовность к сотрудничеству, возможно, мы не станем возвращаться к тому, что нам известно про вас.

– Мою жену застрелил этот… этот киллер. – Профессор был ожесточен. – Я был совершенно подавлен и растерян! Вы можете это понять или нет?

– При этом вы не были подавлены и растеряны до такой степени, чтобы не попытаться похлопотать об ограничении ущерба, позвонив по этому поводу Фрицу Герке, – ответил Боденштайн. – Я не верю ни одному вашему слову! Вы нарушили клятву Гиппократа, вы нарушили закон! И это обнаружилось. Поэтому Герке заплатил родственникам фрау Штадлер большую сумму денег, чтобы они отказались от подачи заявления. Но был один свидетель, который не пожелал молчать. Это – Йенс-Уве Хартиг. Он рассказал Штадлерам правду.

– Вы ведь ничего не знаете. – Профессор внешне был спокоен, но часто моргал глазами.

– Напротив, от часа к часу наша осведомленность растет. – Боденштайн посмотрел на листок с четырьмя именами, которые написала Пия, и чуть заметно кивнул. – Адвокат Ригельхофф кое-что нам рассказал и передал все документы по правовому спору между Штадлером и клиникой. – Он откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на профессора. – Да и разговор с господином Хартигом был достаточно информативным. Сегодня мы еще побеседуем с господами Фуртвэнглером, Яннингом, Бурмейстером и Хаусманном.

В глазах профессора мелькнула искра тревоги, маска надменного равнодушия начала постепенно исчезать с его лица.

Никто не говорил ни слова. Боденштайн и Пия просто смотрели на профессора. Неожиданное молчание было оправдавшей себя тактикой. Многие люди не могли с этим справиться, тем более после массированного вербального обмена колкостями. С каждой минутой они нервничали все больше и больше. Их мысли начинали метаться, они путались в объяснениях, оправдывались, увертывались и лгали.