Гнев троллей - Кристоф Хардебуш

Он все еще ничего не чувствовал, ни боли, ни печали. Потом он вспомнил о сыновьях, которые сражались там, далеко. Он хотел позвать Натиоле, хотел сказать ему, как он гордится им, ими двумя. Ионнису он тоже хотел много сказать…

Но он почувствовал, что уже слишком поздно. «Они были рядом со мной столько лет, а теперь у меня больше нет времени, чтобы провести его с ними». Он должен был теперь передать Влахкис в их руки и надеялся, что они будут уважать страну и друг друга. «О духи, защитите моих сыновей», — молча попросил он. Потом мир вокруг него исчез, и перед ним возник другой силуэт, далекий от смерти и войны. Рыжие волосы развевались на прохладном весеннем ветру, а на губах играла улыбка. Потом Стен сал Дабран закрыл глаза в этом мире и ступил на темные тропы.

— Я хочу, чтобы они были уничтожены!

— Да, фрикос.

— Отправляйте против них все, что у нас есть. Разбейте их. Сломите их волю. Как это может быть, что они все еще держатся против нас? Это же варвары!

— Не горячись, Камрос, — вмешался Дениксер, что, однако, еще больше рассердило чиновника.

— Не горячиться? Как я могу быть спокоен, когда наши отряды не справляются и приносят позор империи?

— Очень просто: резервы наших противников исчерпаны, их отряды истощены. Но у нас есть еще тысячи солдат. Они не смогут выстоять против нас.

Камрос недовольно почесал подбородок и взял из серебряной пиалы горсть запеченных в меде павлиньих языков. Уверенность военного аристократа в победе немного успокоила его.

— Мы должны были уже давно победить их.

— Они оказались упорнее, чем ожидалось. Но это лишь вопрос времени, пока они наконец все не окажутся на земле и не будут просить о пощаде. Не волнуйся, задолго до того, как солнце сядет, Влахкис будет твоим.

— Ты имеешь в виду: Влахкис будет владением императора, — заявила дерзкая дочь Саргана.

Она явно старалась не выказывать чувств, но Камрос ощущал, что она нервничает. Он с улыбкой повернулся к ней.

— Естественно. Именно это и хотел сказать Дениксер Склерон. Разве сила нашей чудесной империи не впечатляет? Разве кто-то мог сомневаться в нашей победе?

Также улыбаясь, она склонила голову, но промолчала. Камрос задумчиво осмотрел ее. «Но она еще может стать хорошей женой. Нужно только сломать ее волю, чтобы она стала послушной и выучила, где ее место. Сарган слишком много позволял ей. Может, стоит сделать так, чтобы моя благосклонность как сатрапа к семье Вульпонов зависела от ее руки?»

Тут его оторвал от мыслей крик ликования.

— Что? Что произошло? — взволнованно спросил он.

Прошло несколько мучительных мгновений, пока в палатку наконец влетел гонец. Он быстро поприветствовал господ, а потом подбежал к Дениксеру и прошептал что-то ему на ухо.

— Знамя воеводы влахаков пало, — довольно заявил военный аристократ. — С таким ударом они не справятся.

— Тогда мы должны нанести сейчас окончательный удар, — злорадно констатировал Камрос.

Дениксер только кивнул и дал гонцу указания.

Камрос еще раз повернулся к молодой женщине.

— Радуйтесь, Артайнис Вульпон! Сейчас этот ужасный спектакль закончится, и мы все сможем скоро вернуться в Колхас.

К его удивлению, дочь Саргана сильно побледнела и ничего не ответила. «У женщин не хватает характера для войны», — пожав плечами, подумал он и снова взял бокал.

Дреег прошел через мир, наполнив собой камни и тело Ацота. Он ощутил рядом с собой острие копья. Когда тролль поднял его, оно было холодным на ощупь. Всего лишь маленькая вещь, крошечное оружие людей. И тем не менее оно сделало Дух темноты тем, чем он был сейчас. И оно побудило Керра, умного тролля, отправиться на глупые поиски и в конце концов разбить надежды племен. «Нет ничего хорошего в том, что идет от людей», — угрюмо подумал Ацот.

Дрееги приходили все быстрее, и они приносили с собой все более сильные чувства. Страх и гнев, ненависть и ярость. Ацот до сих пор редко ощущал страх по-настоящему, но здесь, вблизи сердца, у него похолодело внутри. Что-то происходило с сердцем, с землей. Он чувствовал тысячную смерть, бесконечное страдание больше и иначе, чем он знал до этого.

Все больше и больше его внимание привлекали клубящиеся тени, которые он мог разглядеть даже в полной темноте. Сердце билось, и на мгновение Ацоту показалось, что удары раздаются только для него.

— Ты позвал меня, — неожиданно понял он.

Его кровь, кровь Анды, связывала его с этим существом, которое лежало там, в нише, раненое, испуганное, озадаченное. И невероятно могущественное.

— Это ты послал Керра в тот путь, да?

Дух темноты не дал ответа, но Ацот и не рассчитывал получить его. Он задумчиво переложил острие копья из одной руки в другую. Он чувствовал металл, почти представлял себе, как он протыкал кожу, вонзался в плоть, убивал. Простая вещь и тем не менее смертоносная. Внезапно он почувствовал невольное уважение к существу, которое создало это.

— Керр хотел исцелить тебя. Он думал, что тогда мы и старые племена троллей снова станем едиными. Но если бы все было так просто, то все бы получилось.

Ацот вспомнил, как Керр входил в тени. Они поглотили его. Ацот тогда не смог ощутить Керра никакими чувствами, а дреег пропустил один удар. Никто, кроме Анды, никогда не подходил так близко к сердцу.

Он резко встал.

— Поэтому ты меня звал, — понял он.

Уронив копье, он глубоко вдохнул и после этого решительно вошел в тени.

Его связь с сердцем была сильной. Он стал сердцем. Удар отражался теперь только в нем одном. Он был землей и всем, что жило на нем и в нем. Он почувствовал бушующую битву увидел, как убивали людей его земли, как они проигрывали битву, как золотые люди убивали их. Сквозь них протекал страх, страх перед золотыми людьми и их оружием. Он мог принять этот страх в себя, мог освободить от него сердце земли.

И в одночасье он узнал то, что должен был знать. Он открылся — страху, боли, теням. Он принял их в себя. В него проникла темнота, завладела им; он стал темнотой. От него отпало то, что было смертным. Осталось только то, что было полностью троллем. Он стал Духом темноты.

Его новая сущность с удивлением воспринимала мир. Что-то двигалось от него прочь. Светлый силуэт, белый мех которого ярко жег глаза. Он все еще был землей, но он был не один.

Белый медведь печально смотрел на него, потом развернулся и вошел в стену пещеры. А в пещере осталось то, что когда-то было Ацотом.

Натиоле уже настолько устал, что не мог даже ясно мыслить. Но одна мысль кружила в его голове, и он никак не мог избавиться от нее: «Мы проигрываем». Они все еще держали линию, но уже совсем скоро им придется отступить.