Летописец. Книга перемен. День Ангела - Дмитрий Вересов

И Аврора приветливо улыбнулась:

– Доброе утро, молодые люди. Как спалось?

– Привет, мам.

Вадька явно трусил, у него даже верхняя губа вспотела. А девица держалась ничего себе, уверенно и, уж насколько была способна, скромно. Бывалая девица. Прекрасно понимает, что Вадьку, как только она отбудет, ждет серьезный разговор. Допрос ждет Вадьку. Допрос третьей степени, допрос с пристрастием. Допрос с применением «испанского сапога», дыбы и пытки водой.

– Привет, мам, – повторил Вадим. – Доброе утро. С приездом. И тебя, Франик. Как успехи? Это Инна, моя однокурсница и… И невеста. Вот. Мы женимся.

– В добрый час, – коварно улыбнулась королева-мать одними губами. – Прямо сейчас женитесь, или это не очень срочно, и я успею предложить вам кофе и яичницу?

– Спасибо, – подала голос девица Инна. Вид у нее был голодный. Вадька ее что, не накормил? С него станется.

– Прошу, – повела рукой королева-мать. – И помогите мне накрыть на стол, Инна. Чашки – там, тарелки – сами видите. Яичница сейчас будет, а кофе уже готов. Разливайте. Вы тоже будущий педиатр, как Вадим?

– Нет, – ответила девица Инна немного хрипло, как у них теперь модно стало, – нет. Я слишком паршиво учусь. Я, наверное, патологоанатомом стану, если из института не выгонят. В анатомическом театре, уж точно, никого не зарежешь и не залечишь. Первый докторский принцип – не навреди.

И она мило и грустно улыбнулась. Это шутки такие, что ли? Специальные, докторские. Вадька иногда так шутит, что мороз по коже. Интересно, руки-то она хорошо моет? Вадька на нее что-то косо посмотрел. Шокирован, поросенок, ее непосредственностью. Предпочел бы, чтобы для первого раза она показала себя пай-девочкой. Пай-девочкой! Ха! В такой-то кофте! Вот и красней теперь, милый друг, за свою хиппозу. Будешь знать, кого в дом вести. Поженятся они! Как бы не так.

И Аврора приняла решение, основанное на первом врачебном принципе – не навреди. Не навреди, будь терпима и терпелива, терпелива и ласкова. И тогда пациент – сын родной – быстро придет в сознание и поймет… Поймет, что его «предмет» – типичное не то. С этой девицей неприятностей не оберешься. Откуда бишь она? Из Братска? Прелестно. Где-то там под водами разлившейся Ангары похоронена мать Олежки, но это так, просто вспомнилось. И Аврора, одним глотком допив кофе, переплела пальцы и, нежно-нежно глядя на оголодавшую после бурно проведенной ночи парочку, уплетавшую яичницу, сказала:

– Милые дети, может быть, вы не прямо сейчас поженитесь, если, конечно, нет особых обстоятельств, а дождетесь, когда из Африки вернется мой муж и Вадькин отец, а? Дело в том, Инна, что он работает в таких местах, где плохо дело со связью. Я ему даже сообщить не смогу о намечающемся изменении гражданского статуса его сына. И я думаю, Михаил Александрович очень расстроится, если пропустит свадьбу. Как вы на это смотрите, Инна? Уважим Михаила Александровича?

– Конечно-конечно, – закивала девица. – Мы не особенно торопимся. Все в порядке. Я пока не беременна.

Вот кто ее знает: издевается она или правда наивна и бесхитростна, как одуванчик?

Франик, который до сих пор молчал и во все глаза глядел на брата и его девушку, фыркнул от смеха с набитым ртом, поперхнулся, закашлялся и всех осчастливил, забрызгав какао и комками плохо пережеванного и размокшего во рту бутерброда с колбасой.

* * *

После каникул Олегу, хочешь не хочешь, пришлось выйти на работу. В течение недели он несколько раз не выдерживал и зазывал Лину в тренерскую комнатушку, забитую инвентарем, раскладывал ее на пыльных матах и, действуя грубо, почти насиловал, рвал колготки, оставлял следы зубов на декольте – наказывал за разлуку. Однако ей такое сексуальное поведение явно нравилось, несмотря на все ее разговоры о любви к комфорту. Она выходила из каморки раскрасневшаяся и помолодевшая, одергивала длинную юбку, маскируя разлезшиеся колготки, стягивала рукой края глубокого выреза блузки и проводила языком по губам, слизывая остатки поцелуя, вспоминая его вкус – чуть сладковатый вкус сочного июльского стебелька.

Олег не стал рассказывать Лине о своей беседе с Петром Ивановичем, а она не стала задавать никаких вопросов, как будто ничего и не было. И Олег постепенно успокаивался, забывая неприятную встречу, как сон. Такой сон, который, пока снится, не отличишь от реальности, а когда выныриваешь из него – с трудом, как из омута, судорожно дыша, – еще долго не отпускает и портит настроение. Приснился Петр Иванович, был и сплыл, клей израсходован, а пузырек выброшен и разбился, говорил себе Олег. А Лина? Он с нетерпением ждал летних каникул, так как она намекнула, что почти все лето будет совершенно одна, независима, не связана с ребенком и… готова к любовным экспериментам. Все это осуществимо, если Олег будет себя хорошо вести. Фраза сопровождалась многозначительным взглядом и чувственным трепетом розовой орхидеи. Не понял он этой фразы. Как он должен себя вести-то? Ладно, он будет хорошо себя вести, самым что ни на есть пристойным образом. И упражнения в тренерской каморке прекратились. Но Лина, кажется, была этим не слишком довольна и хмуро провоцировала его, оседлав низкую скамеечку, для чего ей приходилось высоко задирать юбку и поднимать коленки чуть ли не до груди.

Олег готов был уже отменить свое «хорошее поведение», когда перед днем рождения Ленина его отправили дежурить в народную дружину, милиции помогать. Сбор был назначен в штабе ДНД, и народу в маленькую комнатушку набилось восемь человек. Девятым был Олег. Десятым – предводитель. Создавалось впечатление, что всех понадергали из спортивных учреждений, парни были как на подбор, молодые и пружинистые, упругие, как мячи. Полагающихся красных повязок с надписью «ДНД» никому не выдали, и вся компания чуть ли не строевым шагом направилась куда-то – очень целеустремленно. Никто друг с другом не переговаривался, никто друг на друга не смотрел. Более того, Олегу показалось, что не только не смотрят, а даже отворачиваются.

Очень странным оказывалось это дежурство. Никакого штатского благодушия, никакой прогулочной походочки, свойственной дружинникам. Стая волков, пофыркивающая по-волчьи, полязгивающая зубами, преследующая цель. А о цели-то не было сказано ни слова. Олег тоже начал озираться, косить цепким взглядом, напрягать спину, словно бы в предчувствии нападения сзади. И понял вдруг, что именно его в особенности смущает и настораживает: в компании мелькали две смутно знакомые физиономии. Олег напряг память и сделал крайне не понравившееся ему открытие: он был почти уверен, что физиономии принадлежали Валере и Коляну – поганцам-«гусарам» из «Паланги», которых он здорово отделал в тот памятный вечер.

Вот, значит, как? Подстава, значит? Тогда, братцы, не грех и дезертировать. Следует чуть-чуть отстать, не отстать – достаточно пойти замыкающим и слинять на повороте. Нырнуть в первую же подворотню. Здесь, на Скороходова, все дворы проходные. И все – беглым шагом обратно к Кировскому проспекту, потом через подземный переход на Большой, хорошо, если подойдет троллейбус, а нет, так к Тучкову мосту – и на Васильевский, домой. А как там потом объясняться, видно будет. Отстал по малой нужде и потерял колонну, заблудился. На Петроградской стороне, с ее множеством небольших улочек, в плане похожую на неравномерно ячеистую сеть, человеку непривычному, жителю расчерченного по линеечке Васильевского острова, заблудиться – раз плюнуть.