Колодец с живой водой - Чарльз Мартин

За последующую четверть часа я съел восемь пирожков. Съел бы и больше, но в меня больше не влезло. Поглаживая раздувшийся живот, я сказал:

– Отличное печенье, двух мнений быть не может. Особенно удалось тесто, ты не находишь?..

Чувствуя приятную сонливость, вызванную резким ростом уровня сахара в крови (я, впрочем, знал, что это быстро пройдет), я вновь поразился простоте и безыскусности той жизни, которую вели Лина, Пауло и их соседи. Казалось, у них не было сложных проблем и безвыходных положений, над которыми нужно долго ломать голову, а радость и удовольствие легко достижимы. Главное, никаких особых усилий для этого предпринимать было не нужно, достаточно лишь замесить тесто, посыпать сахаром и корицей и сунуть все это в печь на заднем дворе.

Заметив, что мои глаза закрываются сами собой, Лина усмехнулась и показала на натянутый между двумя деревьями гамак:

– Сейчас тебе лучше всего поспать.

Я не стал спорить и завалился в гамак. Заснул я мгновенно и проснулся только часа через три. Приподняв голову, я открыл один глаз и увидел, что Лина сидит рядом на пластиковом стуле и пришивает заплатки на старую юбку. Собрав волю в кулак, я сел, но сразу подумал, что слишком поторопился, и снова улегся, свесив одну ногу вниз, чтобы можно было раскачиваться, отталкиваясь от земли.

Лина показала в мою сторону иглой на длинной нитке, прищурилась и улыбнулась:

– Я вижу, жизнь в Никарагуа влияет на тебя благотворно.

Возразить мне было нечего, да я и не собирался.

* * *

К середине второй недели Сэл настолько окреп, что отправился вместе с Линой на плантацию, где она вела прием в своей импровизированной клинике на площади перед бараками. Что касалось нас с Пауло, то мы, воодушевленные своими последними достижениями, продолжили расчищать колодец. Как и раньше, Пауло держал веревку, я орудовал затупившейся лопатой, а Изабелла развлекала всех по очереди.

Сэл продолжал меня и удивлять, и радовать. Время от времени он, правда, устраивался подремать на заднем сиденье отцовского внедорожника, но в остальное время активно помогал Лине осматривать больных, болтал с Пауло, посылал мне на дно смешные записки, которые клал в ведро, и играл на большом жестяном ведре для местных детей, которые с удовольствием танцевали какие-то латиноамериканские танцы.

Моя работа между тем снова замедлилась. Правда, глина, в которую я вгрызался с упорством золотоискателя, стала чуть влажнее, но по-прежнему плохо поддавалась моим усилиям. Впрочем, куда больше меня утомляла необходимость работать в тесном пространстве, уворачиваться от поднимающегося или опускающегося ведра, приседать на корточки или вставать на колени, выбирая грунт прямо у себя под ногами. Постоянная смена положения, вездесущая грязь, которая залепляла нос и глаза, а также комки земли и камни, на которых легко было оступиться, могли свести с ума кого угодно. Мои ноги уходили во взрыхленную глину по щиколотку, так что я постоянно рисковал отрубить лопатой собственные пальцы, а поясницу ломило так, что впору было завыть от боли. В довершение всего я все больше убеждался, что шахта колодца была не просто засыпана, а как бы заткнута плотной пробкой из засохшей глины и камней. А если принять во внимание рассказы Пауло о том, сколько воды колодец давал во времена оны, было вполне естественно предположить, что, как только я пробьюсь сквозь эту пробку, вода начнет бить вверх, точно гейзер, и либо утопит меня здесь, либо вышвырнет на поверхность.

Я, впрочем, надеялся, что этого не случится, что вода будет прибывать не слишком быстро и что Пауло успеет вытащить меня прежде, чем четырехсотфутовый колодец наполнится ею доверху. Тем временем глина у меня под ногами становилась все сырее чуть не с каждым отправленным на поверхность ведром, так что к вечеру среды я копал, уже стоя по щиколотку в густой, как сметана, хлюпающей жиже. С каждым движением лопаты моя уверенность в том, что я стою на некоем подобии водяного фугаса, росла. Казалось, стоит мне задеть невидимый взрыватель, и могучий поток воды выбросит меня из шахты, словно ядро из ствола пушки, поэтому я непроизвольно перемещался с повышенной осторожностью и старался не слишком налегать на лопату.

Я как раз наполнял очередное ведро, которое, как я решил, должно было стать на сегодня последним, когда луч моего фонаря упал мне под ноги, и я увидел, как в грязи что-то блеснуло. Наклонившись, я запустил в глину пальцы и некоторое время ощупывал пространство у себя под ногами, но так ничего и не нашел. Усталость брала свое, и мне не хватило терпения, чтобы исследовать земляной пятачок как следует, но, когда Пауло начал натягивать веревку, чтобы вытащить меня на поверхность, я снова разглядел на дне колодца какой-то странный блеск.

Я был уверен, что это не обман зрения. Внизу определенно что-то было!

Большинство людей, оказавшись на моем месте, несомненно, воодушевились бы перспективой найти что-то ценное, но я так устал, что возвращаться мне совершенно не хотелось, и я продолжал вяло цепляться за выемки в стене. Завтра, сказал я себе. Завтра я все проверю, а сейчас мне надо отдохнуть.

Наконец моя голова показалась над бортиком, и Пауло, подхватив меня под мышки, помог выбраться из колодца и отряхнуться. На поляне рядом с колодцем я увидел Сэла, который танцевал, обняв одной рукой Изабеллу, а другой – Анну Хулию. Меня они не замечали. Вокруг танцоров собралось человек сорок, в том числе – Лина, они ритмично хлопали в ладоши и пели песню, мелодия которой была мне отлично знакома, хотя слов я ни разу не слышал.

Когда я наконец сумел выпрямиться, потирая затекшую поясницу, Пауло с торжеством показал мне на уложенную кольцами веревку. Он мог ничего не говорить – я и так понял, что означает этот жест. Мы почти добрались до воды, осталось немного, быть может, считаные футы. Другое дело, что от усталости я едва мог пошевелиться, но Пауло, похоже, считал, что я вполне способен довести наше дело до конца уже завтра. Похлопав меня по руке, он сказал, обнажая зубы в щербатой улыбке:

– Ты хорошо копать, Чарли. Сильный гринго быть.

Вечером, когда мы, по обыкновению, сидели под манговым деревом, Лина неожиданно спросила:

– Что с тобой, Чарли? У тебя такое лицо, словно ты чем-то расстроен.

– Извини. Я просто устал.

Она улыбнулась:

– По-моему, ты опять врешь.

Я кивнул:

– Допустим, но я и устал.

Лина больше ничего не сказала, но я время от времени ловил на себе ее испытующий взгляд. Сам я отлично знал, что́ меня беспокоит. Точнее, был уверен, что через несколько часов я выясню это со всей определенностью. Чтобы исключить возможность ошибки, я сменил батарейки в шахтерской лампе, а в карман положил маленький, но мощный фонарик с узким направленным лучом.

* * *

На следующий день, пока Пауло проверял веревку и распутывал мою «сбрую», готовя ее к очередному спуску, я спросил Лину:

– Ты будешь здесь? Никуда не уйдешь?