Далекие часы - Кейт Мортон

— Сущий кошмар, Томми. Всего-то на минутку выскочила из дома, чтобы отнести шарфы для солдат.

Том согласился, что это ужасно (и это действительно было ужасно), выслушал, как дядя Джефф сослался на аналогичное столкновение соседа с велосипедом, после чего немного поерзал и встал.

— Вот что, мама, большое спасибо…

— Уже уходишь? — Она приподняла чайник. — Как раз собиралась поставить его на плиту.

Он поцеловал ее в лоб, с удивлением заметив, как далеко пришлось для этого наклониться.

— Твой чай — самый вкусный на свете, но мне правда пора идти.

Мама подняла бровь.

— И когда мы познакомимся с ней?

Братишка Джоуи притворялся поездом, и Том игриво хлопнул его по плечу, избегая смотреть матери в глаза.

— С кем, мама? — Он перекинул ранец через плечо. — Понятия не имею, о чем ты говоришь.

Он резво шагал, стремясь поскорее вернуться в квартиру, к ней; стремясь обогнать тучи, сгущающиеся над головой. Но как бы он ни торопился, слова матери поспевали за ним. Они царапали его, ведь Тому не терпелось рассказать семье о Юнипер. Каждый раз при виде родных он боролся с желанием схватить их за плечи и воскликнуть, подобно ребенку, что он влюблен, что мир — чудесное место, несмотря на то что молодые мужчины стреляют друг в друга, а милых леди — матерей, у которых дома остались маленькие дети, — сбивают насмерть двухэтажные автобусы, когда они выскакивают из дома на минутку, чтобы отнести шарфы для солдат.

Но он сдерживался, потому что Юнипер взяла с него обещание молчать. Ее решимость сохранить в тайне их роман смущала Тома. Скрытность совершенно не соответствовала этой женщине, которая была так откровенна, так прямодушна, так не склонна искать оправданий для своих чувств, слов или поступков. Сначала он обиделся, подозревая, что она считает его родных ниже себя, но ее интерес к ним развеял его опасения. Она обсуждала их, справлялась о них, как будто дружила с Кэвиллами много лет. К тому же вскоре выяснилось, что в данном отношении она беспристрастна. Том абсолютно точно знал, что сестры, которых она искренне любила, пребывают в таком же неведении, как и его семья. Письма из замка всегда приходили через крестного отца Юнипер (которого, на удивление, ничуть не беспокоил обман), и Том заметил, что в ее ответных письмах стоит Блумсбери в качестве обратного адреса. Он спросил ее, в чем дело, сперва намеком, потом прямо, а она отказалась объяснять, только расплывчато сообщила, что ее сестры очень заботливые и старомодные, и добавила, что лучше всего будет подождать подходящего момента.

Тому это не нравилось, но он любил ее и потому выполнил ее просьбу. Ну, почти выполнил. Он не удержался и написал о ней Тео. Брат был на севере с полком, что несколько оправдывало действия Тома. К тому же его первое письмо о странной и прекрасной девушке, которую он встретил и которая сумела заполнить пустоту в его душе, было написано задолго до того, как она попросила этого не делать.

С первой их встречи на улице рядом со Слоном и Замком Том знал, что должен увидеть Юнипер Блайт снова. На следующее же утро, на рассвете, он отправился в Блумсбери, просто чтобы посмотреть, сказал он себе, чтобы увидеть дверь, стены, окна, за которыми она спит.

Он следил за домом несколько часов, нервно курил, и наконец она появилась. Том немного прошел за ней, набрался смелости и окликнул ее по имени:

— Юнипер!

Столько раз он произносил ее имя вслух и мысленно, но тут, когда он громко позвал ее и она обернулась, все было иначе.

Весь залитый солнцем день они провели вместе, бродили по улицам и разговаривали, угощались ежевикой, которую нашли у стены кладбища, а когда настал вечер, Том не смог ее отпустить. Он предложил ей сходить на танцы, думая, что девушки любят подобные вещи. Но Юнипер, похоже, не любила. На ее лице мелькнуло такое откровенное недовольство, что Том на мгновение растерялся. Затем он собрался с духом и спросил, не желает ли она заняться чем-то другим, и Юнипер заявила, что, конечно, им следует продолжить прогулку. Разведку, как она называла.

Том всегда шагал быстро, и она поспевала за ним, то с одного бока, то с другого, то горячась, то помалкивая. В некоторых отношениях она напоминала ребенка, от нее исходил тот же дух непредсказуемости и опасности, тревожное, но отчего-то соблазнительное чувство, будто он объединил усилия с человеком, над которым не властны обычные правила поведения.

Она останавливалась, озиралась по сторонам, затем нагоняла его, ужасно беспечно, и он начал беспокоиться, что из-за сумерек она может обо что-нибудь споткнуться — о дыру в мостовой или мешок с песком.

— Здесь тебе не сельская местность, знаешь ли, — заметил он; в его голос прокралась давно забытая менторская нотка.

Но Юнипер только засмеялась и ответила;

— Хотелось бы верить. Именно поэтому я и приехала.

Она принялась убеждать, что у нее превосходное зрение, просто орлиное; это было как-то связано с замком и ее детством. Том не помнил подробностей; он уже перестал слушать. Облака разошлись, сияние почти полной луны посеребрило ее волосы.

Хорошо, что она не уловила его жадного взгляда. К счастью для Тома, она присела на корточки и стала копаться среди камней. Он подошел ближе, недоумевая, что привлекло ее внимание, и увидел, что в хаосе развороченных улиц Лондона она отыскала плеть жимолости, упавшую на землю после того, как убрали поддерживавшую ее ограду, и все еще живую. Юнипер отломила веточку и продела ее в волосы, напевая странную, но милую мелодию.

Когда солнце показалось из-за горизонта и они поднялись по лестнице в его квартиру, она наполнила старую банку из-под варенья водой и поставила жимолость на подоконник. В последующие ночи, лежа в одиночестве в жаркой темноте, не в силах уснуть из-за мыслей о Юнипер, он вдыхал сладкий цветочный аромат. И ему показалось, и казалось до сих пор, что Юнипер в точности как этот цветок. Неизъяснимое совершенство в раздираемом на части мире. Дело не только в ее внешности и не только в том, что она говорила. Дело в чем-то еще, в неуловимой сущности, уверенности, силе, как будто она была соединена с механизмом, вращающим земной шар. Она была ветерком в летний день, первыми каплями дождя на иссушенной земле, сиянием вечерней звезды.

Что-то заставило Юнипер посмотреть на мостовую. Том стоял там, раньше, чем она ожидала, и ее сердце пропустило удар. Она помахала, чуть не выпав из окна от радости при виде возлюбленного. Он еще не заметил ее. Опустив голову, он проверял почтовый ящик. Юнипер не могла отвести от него глаз. Это было безумие, это была одержимость, это было желание. Но самое главное — это была любовь. Юнипер любила его тело, голос, любила прикосновение его пальцев к своей коже и местечко под ключицей, куда так замечательно помещалась по ночам ее щека. Она любила то, что по его лицу можно было прочесть все места, где он побывал. То, что ей никогда не приходилось спрашивать у него, что он чувствует. То, что слова были не нужны. Оказывается, Юнипер устала от слов.