Не говори никому - Млада Рябинина

невесело усмехнулся и прошелся пятерней по волосам.

— Тебя заставила сказать Женя? Что она предложила тебе?

Тень пролегла над бровями и углубилась, когда выражения лица мужчины коснулась осознанность. Через мгновение оно исчезло. Исчезло и вся нежность, что прорывалась за стеклом серебристых глаз, серьезность в своих истинных намерениях, и, наверное, любовь. Передо мной сидел не Семен Лазарев, а чужой человек, принимающий на себя, как робот, ту или иную установку.

— Меня никто не заставлял, Катя, — Его ноздри раздулись, будто мужчину раздражало, когда люди считают бесхребетным подкаблучником. — Я делаю это все ради дочери, ради ее счастья, которое…мне важнее каких-либо интрижек.

Одна стрела.

— К тому же я понял, что ошибался насчет Жени. Я дам ей шанс.

Вторая стрела.

— Если быть откровенным до конца, я…не люблю тебя, Катя. Легкая привязанность на уровне недостачи в сексуальном плане.

Третья стрела. Бог любит троицу.

— А-а-а.

Установилась гробовая тишина. Наши глаза безустанно гипнотизировали друг друга.

Не знаю, считалось ли это плодом моего воображения, но я слышала, как что-то разбилось недалеко от нас.

Глаза зажгло и не приметила, как они стали увлажняться. Значит, вот какие настоящие помыслы отца моей воспитанницы. Зато от этого стало не легче, так как грудь сдавило. Сердце… Оно снова покрывалось трещинами. Я истерично, тихо рассмеялась, сцепила руки в замок и уперлась лбом об них, и моя реакция перетекало не в смех. Постепенно меня накрыло удушьем от первой скатившейся слезы.

— То есть…

Слова чахли в придыхании. Я не могла собраться, не могла прогнать свою слабость, потому что устала притворяться сильной. Подняла голову. Помутневшим взглядом встретилась с его, который таранил с каждым ударом сердца. Семен смотрел на меня без тени вины, затаив в своих зрачках невообразимо темную сторону, с которой мне удалось, наконец, познакомиться.

Я питалась тем, что было для него ничем. Я верила в нашу любовь, которую он вышвырнул за порог. Я доверилась ему, пока он не раскрылся передо мной. Вот только мне не могло показаться, что в момент моего признания между нами и правда пробежала искра. Эмоция, не превалирующая над напыщенностью, излучала искренность. Я же видела!

Может, это была игра? Может…он так утешал перед тем, как бросить мне в лицо худшее, что может быть?

— Хочешь сказать, это конец? — искоса глядя, выдавила сквозь желчь. Нижняя губа задрожала. — Хорошо. — Повторила снова. — Хорошо.

— Ты в порядке?

Вопрос лишь подтолкнул меня. Смесь ненависти, обиды и раскаяния затопила меня до краев и ничего не видела перед собой, когда одним взмахом рук я откинула пряди волос, показав всю себя неизбежной. Так я себя прозвала раньше.

— В порядке ли я? — глупо повторила и хмыкнула. — Все отлично! Разве ты не видишь?!

— Катя, давай не будем устраивать истерику здесь… — Приподнял руки в знаке «успокойся».

— Пошел ты к черту! — завопила и поднялась с места.

Взгляды посетителей обратились к нашему столику. Даже бармен отвлеклась от своего телефона и заинтересовалась драмой. Как иронично. Пусть смотрят, как чья-то душа вновь обретает одиночество, заточая себя в самой высокой башне.

— Ты выслушал мои признания, а потом гигантским ботинком Гулливера растоптал их? Ты урод, Сема! Свинья?! Ты понимаешь, как я себя чувствую? Понимаешь, что ты мне преподнёс взамен?

— Я не хотел задеть твои чувства, Катя. Не хотел тебе сделать больно. Черт, я даже не рассчитывал, что ты признаешься мне в чувствах. — Поднялся тоже и сделал ко мне шаг, протянув руку. Я шарахнулась от него, прожигая огневым взглядом.

— Правда? А что бы поменялось, если я не призналась тебе в чувствах?

Он размял шею и дернул себя за галстук.

— Вот именно, — развела руки, — ты бы все равно сделал мне больно. Потому что я очередная дурында, которая забралась к тебе в койку. Разве не так, Семен Олегович? Разве вы так же не топтали сердца девушек раньше?

— Я отпустил старые времена!

— Ни черта подобного! — рявкнула и ударила рукой по столу.

О да, во мне просыпалась такая мелкая козявка, разрастающаяся как сорняк. Подпитка. Корень.

— Пойми, так получилось, что нам придется идти дальше, но не вместе.

— Тогда не ясно мне одно, зачем тебе надо было мне пудрить мозги? Эти широкие жесты, сентиментальные признания, загадывание планов на будущее. Неужели ради того, чтобы подольше подержать рядом с собой свою игрушку?

— Ты не была игрушкой, Катя. Ты…

Он не договорил, ведь не знал ответа.

— Я была именно твоей игрушкой в кукольном театре! Самой грязной и испорченной. Ты меня таковой сделал. Я всем пожертвовала ради того, чтобы стремиться к нашему счастью: рассталась с мужем, послала к чертям угрозы твоей женушки, перестала смотреть на предубеждения. А ты соизволил лишь все свалить в мусорку, будто этого и не было. Будто так и должно быть. Я верила, что я тебе небезразлична. — Хохотнула и пропищала: — Но ошиблась, представляешь.

Подняла голову к потолку и сморгнула слезы, все же предательски упавшие. Я была жалкой, такое ощущение, просила подаяния и любви от того, кто меня предал. Предал свои слова. Правильно говорят, каждое разочарование открывает глаза, но закрывает сердце. И мое сердце в очередной раз потерпело крах и, кажется, оно готово умереть здесь и сейчас.

— Ты мне противен, Лазарев. Ненавижу тебя. — Последнее предложение я почти что выплюнула.

Схватила с дивана сумку и рванула к выходу, не намереваясь унижаться перед ним еще пуще. Я первая рискнула признаться. Хотела сохранить нас. Помогла бы нам распутать клубок. Но это уже не важно.

— Катя, постой.

— Делая свой выбор, ты в конечном счете что-то теряешь, — бросаю ему, иду вперед, не оглядываясь. — И будь добр, собери свои никчемные пачки уважения и исчезни из моей жизни! Навсегда!

— Катя!

Семен настигает меня за два шага до выхода, хватает за локоть и тянет на себя. На миг я теряюсь в объятьях, как только между нами остаются нешуточные сантиметры расстояния, но все испаряется с появлением следующей стадии. Тебе причинили боль, так дай сдачи. Зубы заскрипели. Уловив растерянность в мужчине, я моментально заношу ногу и ударяю по причинному месту. Его глаза округляются.

Пальцы отпускают мою руку, и с гордым видом как бы поправляю свое пальто. Скрючившись, он шипит и втягивает носом воздух, будто это поможет ослабнуть боли.

— Это тебе за никчемные прелюдия и попытки пихать свою редиску в чужие салаты!

Кому-то доставляет восторг наблюдать за шоу, которое встретишь разве что в кино, поэтому некоторые девушки спешат скорее записать представление на камеру. Вот-вот может сломаться челюсть от напряжения, но я не спускаю глаз