Под Куполом - Стивен Кинг

— Почти вернулся.

— Хорошо. Потому что у нас новая пациентка. Сэмми Буши. Ее изнасиловали. — Расти застонал. — Дальше — больше. Ее привезла Пайпер Либби. Я не смогла узнать у Сэмми имен насильников, но, думаю, Пайпер это удалось. Она вылетела отсюда, словно волосы горели, а зад… — Пауза. Джинни зевнула так, что услышал Расти. — А зад только занялся.

— Джинни, любовь моя, когда ты в последний раз спала?

— Я в норме.

— Иди домой.

— Ты шутишь? — В голосе слышался ужас.

— Нет. Иди домой. Поспи. И не ставь будильник. — Тут его осенило. — Но по пути загляни в «Эглантерию». Сможешь? У них сегодня цыпленок. Я слышал из надежного источника.

— Эту Буши…

— Я буду в ее палате через пять минут. А ты бери ноги в руки — и вперед.

Он закрыл мобильник, прежде чем Джинни снова запротестовала.

Большой Джим Ренни чувствовал себя на удивление хорошо для человека, который прошлой ночью совершил убийство. Отчасти потому, что он не считал случившееся убийством, как не считал убийством смерть своей жены. Ее свел в могилу рак. Неоперабельный. Да, возможно, в последнюю неделю он давал ей слишком много обезболивающих таблеток, а в самом конце ему пришлось помочь супруге уйти, положив подушку на лицо (но легко, очень легко, замедлив ее дыхание и передав ее в руки Иисуса). Но сделал он это из любви и доброты. Конечно, с преподобным Коггинсом все вышло иначе, более грубо — что Ренни признавал, — но проповедник просто пер напролом. Не мог поставить благополучие города выше своего собственного.

— Что ж, этим вечером он обедает с Христом. — Большой Джим вздохнул. — Ростбиф, пюре с подливой, яблочный пирог на десерт. — Сам он ел большую тарелку фетучини «Альфредо», спасибо компании «Стоуфферс». Он понимал, что холестерина в этой тарелке очень даже много, но мог не тревожиться, что доктор Хаскел укажет ему на это. — Я пережил тебя, старая какашка, — сообщил Большой Джим пустому кабинету и добродушно рассмеялся. Тарелка с макаронами и стакан с молоком (алкоголь Большой Джим Ренни не употреблял) стояли на его письменном столе. Он часто ел в кабинете и не видел необходимости менять заведенный порядок только потому, что Лестер Коггинс нашел здесь свою смерть. А кроме того, комната блестела чистотой. Да, он понимал, что команда экспертов, вроде тех, что показывали по телевизору, смогла бы найти достаточно следов крови с помощью люминола, и особой подсветки, и других штучек, но никого из этих людей в обозримом будущем Большой Джим здесь не ждал. Что же касается Пита Рэндолфа… сама идея, что тот мог провести хоть какое-то расследование, представлялась нелепой. Что возьмешь с идиота? — Но, — тон, с которым Большой Джим обращался к пустой комнате, стал нравоучительным, — он мой идиот.

Ренни заглотнул остатки макарон, вытер внушительный подбородок салфеткой и вновь начал писать в блокноте, который лежал рядом с тарелкой. С субботы он уже много чего написал, потому дел предстояла уйма. И если Купол останется на месте, их еще прибавится.

Большой Джим даже надеялся, что тот останется хотя бы на какое-то время. Появление Купола открывало новые возможности, и Ренни чувствовал, что сумеет ими воспользоваться (разумеется, с Божьей помощью). Но прежде всего следовало укрепить свою власть в городе. Ему требовался не просто козел отпущения; ему требовался злодей. И с кандидатом проблем не возникало — Барбара, человек, которого коммуняка-командующий от демократической партии назначил заменой Джеймсу Ренни.

Дверь кабинета открылась. Оторвавшись от своих записей, Большой Джим увидел стоящего на пороге сына. С бледным, застывшим лицом. С Младшим в последнее время что-то происходило. Большой Джим это осознавал, при всей своей занятости городскими делами (и еще одним делом, которое тоже отнимало немало времени). Но все равно верил в мальчика. А если бы Младший его и подвел, Большой Джим не сомневался, что сможет это уладить. Всю жизнь он сам ковал свою удачу и теперь не собирался что-либо менять.

А кроме того, мальчик увез тело. То есть принял участие. Что могло только радовать — особенности жизни маленького городка, знаете ли. В маленьком городке все принимали участие во всем. Как поется в этой глупой песне? «И за команду за одну мы все болеем».

— Сын, у тебя все хорошо?

— Отлично. — Младший соврал, конечно, чувствовал себя неважно, но последний приступ дикой головной боли наконец-то пошел на спад. Он посидел с подружками, и это помогло. Младший знал, что поможет. В кладовой дома Маккейнов пахло не очень, но через какое-то время, которое он провел держа их за руки, Младший привык. Более того, ему начал нравиться тот запах.

— Ты нашел что-нибудь в его квартире?

— Да. — И Младший рассказал о своей находке.

— Это прекрасно, сын. Действительно прекрасно. Ты готов рассказать мне, куда ты положил… куда ты его положил?

Младший медленно покачал головой из стороны в сторону, но его взгляд не сдвинулся с места — не отрывался от лица отца. Это пугало.

— Тебе знать не нужно. Я же говорил. Место безопасное, и этого достаточно.

— Так теперь ты говоришь мне, чтó я должен знать? — Слова эти Большой Джим произнес ровным голосом, без эмоционального всплеска.

— В этом конкретном случае — да.

Большой Джим всмотрелся в сына:

— Ты уверен, что с тобой все в порядке? Очень уж ты бледный.

— Все у меня прекрасно. Просто головная боль. Она уже проходит.

— Почему бы тебе не поесть? В морозильнике несколько порций фетучини, и микроволновка творит с этим чудеса. — Он улыбнулся. — Почему не насладиться едой, пока есть такая возможность?

Взгляд темных расчетливых глаз на мгновение сместился к лужице белого соуса на тарелке, потом вернулся к лицу Большого Джима.

— Не голоден. Когда мне найти трупы?

— Трупы? — удивился Большой Джим. — Что значит трупы?

Младший улыбнулся, губы разошлись, чтобы показать кончики зубов.

— Не важно. Твоя реакция будет более убедительной, если для тебя это станет таким же сюрпризом, как и для остальных. Скажем так — как только мы нажмем на спусковой крючок, этот город с радостью повесит Ба-а-арби на старой яблоне. Когда ты хочешь это сделать? Этим вечером?

Большой Джим обдумал вопрос. Посмотрел на открытый лист блокнота, исписанный чуть ли не до низа (и запачканный соусом «Альфредо»), но только с одной обведенной строкой: газетная сучка.

— Не в этот вечер. Мы сможем повесить на него не только убийство Коггинса, если все разыграем правильно.

— А если Купол исчезнет, пока мы будем играть?

— Все у нас будет хорошо, — ответил Большой Джим, подумав: А если мистер Барбара каким-то образом сумеет вывернуться — маловероятно, но тараканы умеют находить щели, когда вспыхивает свет, — всегда есть ты. Ты и твои другие тела. — А теперь поешь что-нибудь, хотя бы салат.