Молодой Сталин - Саймон Себаг-Монтефиоре

Сталин позже рассказывал, почему предпочел Надю ее старшей сестре: “Анна была немного педантична и слишком говорлива”, а Надя “размышляла не по годам зрело” и “твердо стояла на земле. Она лучше его понимала”. Насчет Анны он был прав: она раздражала его всю жизнь.

Но в Наде он кое-чего не заметил.

Эта девочка-подросток была – по-своему – такой же нервной, надломленной, мрачной, как и он сам. Может быть, даже еще мрачнее. Сталину понравилась Надина строгость, но в браке это качество схлестнулось с его кочевой простотой и упрямым эгоизмом. Что еще хуже, за ее искренностью и живостью скрывалось наследственное психическое заболевание – биполярное расстройство; она никак не могла быть тихой домохозяйкой. “Но ему нравился ее дурной характер, – замечает Кира Аллилуева. – Она не боялась с ним спорить, даже ставила его на место”. Смелость и преданность этой красивой школьницы с горящими цыганскими глазами тогда увлекли Сталина. Но их союз будет несчастливым и окончится трагически.

Неизвестно, когда именно они стали любовниками. О своих отношениях они объявили публично десять месяцев спустя. Но начался роман, вероятно, в то время4.

Дела большевиков неожиданно пошли в гору. Причиной тому был не Ленин и не Сталин, а несостоявшийся военный диктатор правых взглядов. Керенский назначил новым верховным главнокомандующим генерала Лавра Корнилова – сибирского казака с раскосыми татарскими глазами, бритым теменем и раскидистыми усами, который должен был стать “всадником на белом коне”, тем, кто очистит Петроград от большевиков и наведет порядок. Но он был столь же тщеславен, как Керенский, и далеко не так умен. О нем говорили: “Сердце льва, голова барана”. Однако Корнилов представлялся человеком, оказавшимся в нужном месте в нужное время. Он тут же начал читать книги о Наполеоне, что для таких людей всегда плохой знак.

Керенский попытался наверстать упущенное. Он провел в Москве, подальше от неспокойной столицы, совещание всех партий. “Петроград опасен, – написал Сталин и ввернул церковную метафору: – Бегут от него, как черти от ладана”. Он был прав: в Москве генерал перетянул одеяло на себя. Но Керенский и Корнилов согласились в одном: генерал должен был для наведения порядка бросить на Петроград войска с фронта. Тут Керенский, тоже считавший себя русским Бонапартом, заподозрил генерала в подготовке переворота. Наполеонов становилось многовато. Керенский отправил генерала в отставку, но тот все равно решил идти на Петроград.

Столица пребывала в тревожном ожидании. Керенский произвел себя в верховные главнокомандующие, но обнаружил, что армия его не поддерживает, и был вынужден обратиться за помощью к Совету, который вновь созвал Красную гвардию. Генерала арестовали, но кабинет министров развалился. Керенский назначил себя диктатором во главе Директории из пяти человек. Он уцелел, но, как Михаил Горбачев после августовского путча 1991 года, стал “хромой уткой”. Силы он подкреплял кокаином и морфием. Сидя в роскошном кабинете Александра III в Зимнем дворце, Керенский царствовал, но не правил.

“Мы имеем наконец “новое” (совсем новое!) правительство из пяти”, – острил Сталин 3 сентября. “…“новая” власть, “избранная” Керенским, утвержденная Керенским, ответственная перед Керенским…” Силы большевиков копились на фабриках, среди солдат и кронштадтский матросов. “ Та армия, которая поднялась против Корнилова, была будущей армией Октябрьского переворота”, – писал Троцкий5.

Короткий период, когда Сталин был вождем большевиков, запомнился его всегдашним властным высокомерием. ЦК поставила Военную организацию под строгий контроль. Сталин грубо присвоил средства организации и отобрал у нее газету “Солдат” – без всяких на то оснований, с нарушением “элементарных принципов партийного демократизма”. Организация обратилась в Центральный комитет. Она пожаловалась на “прямую систему гонений и репрессий чрезвычайно странного характера” (здесь мы имеем раннее описание сталинизма). В ответ Сталин потащил Военную организацию в партийный трибунал[196]. Его союзники – Свердлов и Дзержинский – уладили ситуацию в пользу Сталина6. Но теперь из тюрем и подполья возвращались Троцкий, Зиновьев и Каменев. 4 сентября Троцкий, как и Сталин, вошел в Центральный исполнительный комитет Съезда советов – и в редакцию “Правды”. Сталин опять оказался в тени: все внимание принадлежало Троцкому.

В коридорах Смольного института[197]Сталин часто натыкался на старого знакомого-меньшевика Давида Сагирашвили. Когда Сагирашвили обвинил Сталина в том, что он печатает в “Правде” клевету на меньшевиков, Сталин “улыбнулся, как мне показалось, добродушно”, и объяснил, предвосхищая Оруэлла, что “ложь всегда оказывает большее воздействие, чем правда. Главное – достичь цели”. Позднее Сталин говорил Молотову: “Правду охраняют батальоны лжи”.

В конце концов и Петроградский, и Московский советы подчинились Ленину, но среди большевиков все еще не было единства по поводу того, что делать дальше. Именно Ленин собственной силой воли привел большевиков к Октябрьской революции – это был тот случай, когда один человек меняет ход истории. Но пока повернуть историю грозился Каменев: умеренный большевик предложил совершенно другой путь. 14 сентября на Демократическом совещании в Александринском театре он заговорил о создании коалиции с меньшевиками и эсерами.

Старика, укрывавшегося в Гельсингфорсе, это потрясло и разозлило. 15 сентября он отправил ЦК письмо, в котором приказывал взять власть только от имени большевиков. “История не простит нам, если мы не возьмем власти теперь”, – писал Ленин. Но Каменев и Зиновьев боялись потерять все. Повторялась апрельская ситуация: не одни они думали, что Ленину отказал здравый смысл. “Мы все ахнули”, – признавался Бухарин. На заседании ЦК, куда явились Троцкий, Каменев, Свердлов и приехавший с Кавказа Шаумян, Сталин встал на сторону Ленина и предложил под секретом разослать письмо в основные партийные организации. Центральный комитет проголосовал против шестью голосами (за голосовало четверо). Удивительный результат всего за месяц до Октябрьской революции: оказывается, у каменевского варианта было много сторонников. Но двое ультрарадикалов – Сталин и Троцкий – не видели нужды в альянсе с меньшевиками и выступили на стороне Ленина. На заседании 21 сентября эти двое потребовали бойкота Предпарламента, в котором Каменев надеялся продолжить строительство коалиции. Их опять не поддержали. Ленин ругал Зиновьева и Каменева подлецами и изменниками.