Королевский маскарад - Оксана Демченко

Тогда было иначе, без древней королевы все законы стали лишь словами, не имеющими силы. Память о незапамятных временах и знаниях сохранились благодаря усилиям каких-то двух десятков эльфов. Одолев невзгоды, изоляцию и ужас власти неправедного короля, вечные стали восстанавливать память.

Двести лет о-Рил, неизменный и наследственный хранитель архивов, донимает в долинах всех и каждого, требуя усердно восполнять потерю свитков и книг. Те, кого неутомимый архивариус сочтет ленивыми, вносятся им в ежегодный черный список – и лишаются права посещать трактир королевы Сэльви. Лоэль улыбнулся. Кто не жил в долинах, не оценит силы и страха этой казни. Но подданные боятся ее более, чем любой иной.

Единственная не только великолепно готовит. Она – что гораздо важнее – выслушивает каждого гостя. Ходят к ней с большими и малыми бедами привычно и уверенно: поймет, посочувствует и поможет. Даже в самом трудном и страшном, непоправимом, – разделит боль, утолит горе. Она ведь Сердце эльфов. Лишиться общения с ней – значит утратить тепло и свет души. Потому «лентяи» всерьез боятся архивариуса и пополняют его библиотеку самым активным образом.

Только короля о-Рил неспособен усмирить. Орильр помнит больше остальных и охотно отдает знания бумаге. Но только те, в которых уверен. А заклятия зимы – лишь бледные картинки давней юности.

Лоэль мечтал изучить их с детства и в конце концов выпросил записи у отца, и не просто так, а по совету умнейшего короля Рртыха, завсегдатая трактира Сэльви. Рыжий гном, тогда уже изрядно седой и степенный, позвал расстроенного очередным отказом юношу в малый каминный зал, куда Сэльви допускала только самых родных. У огня кроме Рртыха сидели мама и тоненькая светловолосая жена Рртыха, сохранившая и в пожилые годы свое необычное для подгорной женщины хрупкое обаяние.

– Королева, – серьезно начал Рртых, властно уминая принца в большое кресло, – ты чего ребенка изводишь? Хочет холода заклинать – пусть старается. Дело полезное. Помнишь, как я чуть в статую не превратился, когда зимой верхом испробовал путешествовать?

– Помню, – охотно кивнула Сэльви. – Хорошее время было, мы как раз познакомились. Я тебя отогрела, теплым пивом отпоила.

– Вот. Изволь исполнить мою королевскую просьбу. Уйми упрямство Орильра, пусть подарит малышу свои тайные записи на день рождения. То есть твое ведьминское величество, месяц тебе на веселые скандалы. Понятно ли толкую?

– Не смею возражать, – смиренно кивнула королева. – Ты редко просишь за моих детей.

– Но всегда по делу, – огладил бороду Рртых и лукаво улыбнулся. – И учти, я на тебя управу знаю. Вот перестану гостить – и все дела. И любимого внучка Бронга отлучу от вашего с ним пивного заводика.

– Тиран, – ужаснулась Сэльви. – Не верю! Ты наше новое темное «Старый горн» пробовал? А красное, «Лава под солнцем»? Ох, только посмей сказать, что не ценишь наше крепкое, на черном перце, «Угольный забой». Мальчик только-только отпраздновал совершеннолетие, у него талант! Я тебя, того… прокляну!

– Меня? – удивился Рртых. – Ох, не серди старого короля, клянусь кривой киркой! И изволь эдак вот сверкать глазами на мужа, чтоб не возражал и парнишку не расстраивал. Иди, Элло, я все уладил… – Король задумчиво глянул на ведьму. – Сэль, душа моя, налей, кстати, «Угольный забой»-то, за-ради примирения! Неужто я такую новинку пропустил?

Королева возмущенно фыркнула и убежала в ближнюю кладовую, прихватив огромную серебряную кружку с чеканкой – личную, в нее можно наливать только Рртыху. Еще бы, сам такую сработал.

Лоэль поднялся из кресла, поклонился королеве гномов, которая готовила так же замечательно, как мама. А еще – была талантливой знахаркой. И первая прислушалась к переживаниям юного принца, помогла с зимними заклятиями, охотно рассказав известное гномам и созданное ими для подгорных нужд. Потом разрешила своей властью бывать без ограничения в закрытой библиотеке знахарей на нижних ярусах Иллора, где имелись безмерно древние свитки, сохраняемые особой защитой знахарей от разрушительного влияния времени и сырости. Принц смотрел на пергаменты – тогда гномы еще не знали бумаги – не дыша. Эти записи созданы во времена древней войны с демонами. Писали их не только гномы, но и эльфы, два народа многое делали вместе, стараясь одолеть ужасного врага. Лоэль изучил все, что мог. И тогда королева – он не сомневался, именно маленькая изящная Тафи Гррхон – мягко посоветовала Рртыху переупрямить лучшего друга, Орильра… А со своей королевой рыжий гном никогда не спорил, это все в горах знали.

Лоэль получил на день рождения, в присутствии победно улыбающейся Сэльви, довольно кивающего Рртыха и благодушно настроенной Тафи ларец с заметками. Там были все черновики, до последнего листочка. И принц заподозрил, что папа Орильр, как и повелитель гномьего Иллора, не спорит с женой.

Он кое-как высидел тягуче длинные часы официального застолья, сгреб подарки – и побежал в свою комнату читать заветные записи.

Поднял крышку плоского деревянного ларца – и несколько листков разлетелись по комнате. Они лежали плотно, и оказалось их куда больше, чем смел надеяться Лоэль в самых своих несбыточных мечтах. Принц упал на колени, торопливо собирая страницы, и тогда увидел впервые то, из-за чего увлечение зимней магией переросло с годами в хроническую болезнь.

Он всегда знал, что отец неплохо рисует, хоть и не любит показывать своих работ, полагая их баловством. Может, на фоне таланта художников Лирро – именно так и показалось бы взыскательному критику. Но, скорее, короля раздражала возможность быть если не лучшим, то одним из первых – слишком во многом. Орильр полагал, это мешает развиваться молодым. Король плохо принимал попытки восхищаться его опытом и талантом. «Разве есть заслуга в том, чтобы родиться прежде иных?» – говорил он обычно.

На листке бумаги, выпавшем из ларца, был рисунок, выполненный тончайшим гномьим чертежным графитом. По белому как снег полю бумаги скакал единорог. Он выглядел прозрачным – и сквозь хрусталь стройного сильного тела отчетливо проступали искаженные преломлением контуры далекого горизонта, сугробов, короткой щетки северного кустарника, заменяющего высокий лес там, где ночь длится полгода. Лоэль смотрел на рисунок и ощущал движение стройного тела, различал звон копыт на наледях. Короткая пушистая грива переливалась белизной, светлый хвост клубился метелью. А глаза коня были темны, как ночь, и разумны. Лоэль долго вглядывался в рисунок, все глубже в него погружался. Пока не поймал целиком настроение единорога, исполненное смертной тоски последнего часа, странно и страшно смешанной с расчетливым азартом боя. «Отец сам таков, когда берет в руки оружие», – невольно подумал принц. Словно готов умереть на каждой тренировке. Точнее, выложиться до конца. И азарт боя у Орильра похожий: король отдается наитию, действует быстрее, чем иные успевают осознать его намерения, – и все же сохраняет способность совершенно холодно и трезво мыслить. Вот только смертной тоски в серых глазах короля нет. Он убежден, что эльфы не умирают, их души проходят по звездной тропе к новому воплощению и там встречают давно утраченных – любимых.