История журналистики Русского зарубежья ХХ века. Конец 1910-х - начало 1990-х годов - Владимир Перхин

«Нации – это богатство человечества, это – обобщенные личности его, самая малая из них несет свои особые краски, таит в себе особую грань Божьего замысла» – это было воспринято всеобще-одобрительно: всем приятный общий реверанс. Но едва я сделал вывод, что это относится также и к русскому народу, что также и он имеет право на национальное самосознание, на национальное возрождение после жесточайшей духовной болезни, – это было с яростью объявлено великодержавным национализмом. Такова горячность – не лично Сахарова, но широкого слоя в образованном классе, чьим выразителем он невольно стал. За русскими не предполагается возможности любить свой народ, не ненавидя других. Нам, русским, запрещено заикаться не только о национальном возрождении, но даже – о «национальном самосознании», даже оно объявляется опасной гидрой.

Теперь, когда вышел Сборник, я могу сослаться на высокую нравственную аргументацию В. Борисова, напоминающего нам о нации-личности в личностной иерархии христианского космоса, о том, что не историей создаются нации, но нации создают историю, на долгой жизни своей, то в свете, то во тьме, ища, как предельно-полно выразить свою личность. И подавление этой личности – величайший грех. (Для меня, как дли писателя, тут еще трепещет судьба языка: если подавлять национальное самосознание, то ведь надо и язык убивать, как свидетеля национальной души? Да такое убийство русского языка и происходит уже десятилетиями в СССР.) Другой мой соавтор, М. Агурский80, которого никак не обвинишь в пристрастии, указал недавно, что нынешний «национализм» большой нации есть ее самозащита от собственной экспансии, которая истощает и приводит к вырождению прежде всего ее самою. Да, сегодня русский порыв к национальному самосознанию – есть оборонительный вопль тонущего народа. Не смотрите на внешние успехи государственной силы: как нация мы, русские, находимся в пучине гибели и ищем – есть ли еще за что уцепиться и выбраться.

Особенно задело Сахарова и оскорбило единомыслящих с ним читателей мое выражение в «Письме»: «несравненные страдания, перенесенные русским и украинским народами». Я рад был бы, чтоб это выражение не имело оснований. Однако я хочу напомнить А.Д., что «ужасы Гражданской войны» далеко не «в равной степени» ударили по всем нациям, а именно по русской и украинской главным образом, это в их теле бушевала революция и сознательно-направленный большевистский террор: большинство нынешних республик были в отпавшем состоянии, а остальные малые народы до поры щадились и поддерживались по тактике коммунизма, использовались против главного массива. Под видом уничтожения дворянства, духовенства и купечества уничтожались более всего русские и украинцы. Это их деревни более всего испытали разорение и террор от продотрядов (большей частью инородных по составу). Это на их территории было подавлено более 100 крестьянских восстаний, в том числе обширные Тамбовское и Сибирское. Это они умирали в великие искусственные большевистские голоды

1921 на Волге и 1931–1932 на Украине. Это в основном их загнали толпою в 10–15 миллионов умирать в тайгу под видом «раскулачивания». (Как и сейчас нет деревни, беднее русской.) А уж русская культура была подавлена прежде и вернее всех: вся старая интеллигенция перестала существовать, эпидемия переименований катилась как при оккупации, в печати позволено было глумиться и над русским фольклором, и над искусством Палеха, и от ленинской «шовинистической великорусской швали» родилась дальше волна беспрепятственных издевательств: «русопятство» считалось литературно-изящным термином, Россия печатно объявлялась призраком, трупом, и ликовали поэты:

(Если нужны библиографические уточнения, я их представлю публично.) И так вьюжило лет 15 – и никто нигде ни у нас, ни за границей не предположил и не обмолвился, что в Советском Союзе существует какое-либо «национальное угнетение». И лишь с конца 30-х годов, когда два наибольших народа были уже убиты и по социалистической переменчивой тактике (прекрасно вскрытой теперь И. Шафаревичем) пришло время перенести давление на малые народы, – только с этих пор услышали мы о национальном угнетении в СССР, что тоже совершенно верно.

Я не буду входить во второстепенные наши расхождения с А.Д. Сахаровым: о том, можно ли так верить в «научное и демократическое регулирование экономики», как верит он, но какое не осуществилось еще даже в Европейском сообществе; в конвергенцию; в предпочтительную важность эмиграции перед всеми видами других прав остающегося населения; в расцвет России через приток иностранных капиталов (будто они будут искать нашего расцвета, а не своей короткой быстрой выгоды с пренебрежением к нашей природе). Я не буду возвращать ему упреков в утопичности: в нашем беспомощном положении как не попытать порой и утопию?

Но нельзя не удивиться, что А.Д. Сахаров, севши мне отвечать, допустил большую небрежность в истолковании моей точки зрения. Он приписывает моему проекту: «замедление международных научных связей», «идеологический изоляционизм», «стремление отгородить нашу страну от торговли… от обмена людьми и идеями», «общинную организацию производства», «отдать ресурсы государства и результаты научных исследований… энтузиастам национально-религиозной идеи и создать им высокие доходы…» и т. д. Всякий, кто потрудится еще раз перечитать мое «Письмо», убедится, что ничего подобного там нет.

Эта горячность и опрометчивость пера, не свойственная Сахарову, выразила горячность и поспешность того слоя, который без гнева не может слышать слов «русское национальное возрождение».

В нынешнем Сборнике разъяснено, как мы это возрождение понимаем: пройти свой путь раскаяния, самоограничения и внутреннего развития, внести свой вклад в добрые отношения между народами, без которых никакая «прагматическая дипломатия» и никакие ООНовские голосования не спасут человечество от гибели.

«Континент» (Париж, 1974–1992; с 1993 г. издание продолжается в Москве) – ежеквартальный литературный журнал. Название предложил А.И. Солженицын. Со времени основания и до № 71 включительно журнал редактировал В.Е. Максимов (см. ниже его интервью о журнале).

Сергей Александрович Левицкий (1908–1983) – философ, публицист. Ученик Н.О. Лосского. В годы Второй мировой войны жил в Берлине, потом в беженском лагере Менхенгоф. Во время войны вступил в члены НТС. Много писал для журнала «Посев». Его критика «отрицательной свободы» была адресована Западу, но, безусловно, она имеет и универсальное значение. Публикацией подобных статей журнал «Континент» подтверждал свою принадлежность той традиции русской журналистики, которая уходит корнями в предреволюционное время, в практику таких толстых журналов, как «Русская мысль».

«Один из парадоксов современного мира – в том, что обладающие свободой не ценят ее и, стремясь сохранить ее механическими путями, теряют пафос свободы, в то время как лишенные свободы стихийно тянутся к ней, но еще не находят в себе достаточного мужества, чтобы активно бороться за ее достижение». Это – выписка из моей книги «Трагедия свободы», опубликованной в 1958 году издательством «Посев».