Легион Видесса - Гарри Тертлдав

Гребцы работали из последних сил, как одержимые.

Сенпат положил на тетиву вторую стрелу, но тут же грязно выругался: тетива сорвалась с лука. Неврат подъехала к нему, желая помочь. Но ее лук был более легким и посылал стрелы не так далеко. Сенпат наконец сделал второй выстрел. Теперь стрела не долетела и до кормы шлюпки. Молодой васпураканин сделал третью попытку, желая доказать себе, что первая стрела не была случайной удачей. Но затем он покачал головой и вернул Неврат ее лук.

Лицо Скавра было мокрым. Поначалу он подумал, что это дождь начался снова, но потом понял, что плачет. Ужаснувшись, он попытался остановить слезы, но не смог. Тогда Марк низко опустил голову, уставившись себе под ноги. Слезы жгли ему глаза.

Едва только беглецы поднялись на борт, намдалени распустили парус. Ветер весело заплескал в холстине. Парус вздрогнул, как живое существо. Когда трибун снова поднял голову, под бушпритом корабля уже закипала белая пена. Корабль, подгоняемый ветром, стремительно уходил на восток. Никто из стоящих на палубе не обернулся назад.

* * *

События последующих двух дней Марк почти не запомнил. Боль утраты, отчаяние, вызванное предательством близкого человека, изгладили подробности из его памяти. Эти дни остались в туманной дымке. Вероятно, он вернул лошадей — и конфискованных в усадьбах Сенпатом, и украденных беглецами. Вероятно. Он не помнил. Во всяком случае, в западные пригороды столицы, к Бычьему Броду, он вышел пешим.

Единственное, что запомнилось ему во всех подробностях, был вечер, проведенный с Сенпатом и Неврат. Мелочь, которая при других обстоятельствах быстро вылетела бы из головы.

В тот вечер васпуракане, пытаясь спасти трибуна от черного отчаяния, купили огромную амфору вина и вдвоем приволокли ее к Марку. Они вкатили ее по лестнице на второй этаж и подтащили прямо к дверям маленькой комнатки, которую снимал в те дни Марк.

— Эй, — сказал трибуну Сенпат и извлек из сумки кружку, — давай-ка, пей.

Резкий тон не оставлял места отказу. Скавр выпил. Горе изглодало его. Обычно весьма умеренный в выпивке, в ту ночь Марк лишь приветствовал возможность погрузиться в пустоту. Лишь бы не чувствовать больше этой изматывающей, жгучей боли…

Скавр вливал в себя вино со скоростью, которая ужаснула бы самого Стипия. Оба молодых васпураканина не могли состязаться с ним в этом. И потому они очень скоро просто уселись, покачиваясь, на полу, обнявшись и расцветая глупыми пьяными улыбками.

И все же Марку не удалось полностью провалиться в забытье. Память о случившемся горела в его мозгу во всех подробностях. И эти подробности были ужасны в своей выпуклой, почти зримой, почти осязаемой отчетливости.

Вино развязало далекие воспоминания, которые, как считал Марк, он похоронил давным-давно…

Дождь шумел за окном, косые струи хлестали по окнам. Марк расхаживал взад-вперед по комнате, во все горло декламируя большие отрывки из пьесы Еврипида “Медея”. Он заучивал их, когда занимался греческим языком. Это было очень давно…

Когда Марк прочитал “Медею” в первый раз, он, как и рассчитывал автор, был целиком на стороне героини. А сейчас, похоже, Скавр совершил ту же ошибку, что и самоуверенный Ясон. Да, самую большую ошибку, какую только может совершить мужчина, когда легкомысленно относится к чувствам женщины и не задумывается о последствиях. Смешно! Скавр попал в то же положение, что и Ясон. И только теперь он заметил, что страдание разделено между Медеей и Ясоном поровну. Это тоже одна из особенностей пьес Еврипида.

Сенпат и Неврат слушали строки из греческой трагедии со смешанным чувством непонимания и восхищения.

— Это действительно настоящая поэзия, — сказал наконец Сенпат. Его музыкальный слух улавливал и звучность стихов, и четкость ритма. — Но что это за язык? Это не тот, на котором вы, римляне, разговариваете между собой.

Хотя Сенпат и его подруга знали всего несколько латинских слов, они распознавали латынь в общем потоке речи.

Трибун не ответил. Вместо этого он выпил еще один большой глоток вина, тщетно пытаясь заглушить страшные и горькие воспоминания. А они все не хотели уходить… Кружка задрожала в его руке, и он пролил несколько густых красных капель себе на ноги. Даже Медея не соблазняла Ясона, когда задумала лишить его детей и бежать на крылатой колеснице…

— Неужели бывало такое, чтобы женщина так бессердечно воспользовалась любовью мужчины?.. — выкрикнул он.

Он не ожидал ответа, но Неврат высвободилась из объятий мужа.

— Насчет мужчин — не знаю, — проговорила она, пристально посмотрев на него. — Повернись лучше в другую сторону. Если можешь. И тогда ты увидишь… Алипию Гавру.

Марк остановился, уставился на Неврат… И швырнул полупустую кружку в стену. Он мгновенно устыдился собственной жалости к самому себе. Испытания, которые привелось вынести дочери Маврикия, затмили горе Марка, как солнце затмевает луну.

Трусость Ортайяса Сфранцеза стоила Маврикию жизни при Марагхе. Сам-то Ортайяс при бегстве уцелел. Уцелел — и захватил престол Видесса.

Сфранцезам, знатному и богатому чиновному роду, и раньше доводилось сажать на престол императоров. Желая закрепить свои права на трон, они вынудили Алипию стать женой Ортайяса. Алипию, чья семья всегда боролась против Сфранцезов, их влияния и их грабительской политики.

Сам Ортайяс, глупый, никчемный человечек со вспышками дурацкого энтузиазма, самонадеянный и трусливый, был жалкой игрушкой в руках своего дяди Вардана. А Вардан, чья жестокость не была ни случайной, ни глупой, уже не один год бросал жадные взгляды на Алипию. Слабовольный племянник не жил со своей женой, отдав ее в безраздельную власть дяди. Дочь Маврикия была наложницей Вардана в течение всего короткого, печально знаменитого правления Сфранцезов.

Когда власть Вардана пала, Скавр невольно стал свидетелем позора девушки. Но вместе с тем увидел он и то, что Алипия не покорилась обстоятельствам, что дух и воля ее не сломлены — а ведь она попала в самое настоящее, унизительное рабство.

Марк неловко склонился к Неврат и коснулся губами ее руки. Когда он попытался добавить несколько слов признательности, горло у него перехватило, и он зарыдал.

Но это были очищающие слезы, и в них чудились первые признаки выздоровления от тяжелой болезни. Вино наконец взяло свое: Марк не слышал, как Неврат и ее муж поднялись и тихонько вышли из комнаты.

* * *

В Палате Девятнадцати лож было холодно. Трибун чувствовал себя очень одиноко, когда докладывал о последних событиях Маврикию Гавру. Сенпат Свиодо, Неврат и Стипий сопровождали Марка в столицу. Остальных Скавр отослал назад, в Гарсавру. Гаю Филиппу не помешают солдаты, зато в Гарсавре легионеры не рискуют попасть Автократору под горячую руку.

Марк рассказал Туризину правду, умолчав только о том, что произошло в палатке между ним и Хелвис.

Туризин погрузился в каменное молчание, поглядывая на Марка сквозь скрещенные пальцы.