Мизерере - Жан-Кристоф Гранже

Сдерживая дрожь в руках, я открыл принесенную с собой канистру и разлил топливо. У меня была зажигалка «зиппо» — подарок отца перед моим отъездом. Я знал, что больше никогда не увижу своих родных. Включив зажигалку, я бросил ее на тело.

Дождь привел меня в чувство. Я все еще был жив. Мятежники так и не появились. От лагеря меня отделяли световые годы. А почерневшие останки капитана Лефевра, его обугленные кости, уже погрузились в размокшую землю. Мне оставалось бежать на запад. За два или три дня я легко достигну границ Нигерии.

Так я и поступил. Пил воду с листьев. Ел прихваченную с собой маниоку. Держался тропы. Мне попадались деревни-призраки. Я дрожал в кишащей тенями ночи. Тысячу раз мне казалось, что я нарвался на парней из СНК или на своих, но я шел. Через три дня я добрался до реки Кросс. Заплатил рыбаку, и он по болотам провел меня через границу. Потом я шел снова, прямо на юг, пока не оказался в городе Калабаре в Нигерии. Оттуда я долетел до Логоса. А в Логосе сел в рейсовый самолет до Лондона: Нигерия — англоговорящая страна.

Что произошло потом, ты знаешь. Человека, который прилетел в Лондон, звали Лионель Касдан. У меня был план. Настоящий Касдан, тот, что погиб у меня на глазах, вечно говорил об острове близ Венеции, принадлежавшем армянским монахам. Он дал себе клятву, если выживет, укрыться там, чтобы лучше узнать культуру своего народа. Я сдержал его слово. Из Лондона я отправился в Италию и добрался до Сан-Лаццаро дельи Армени. Священники, книги, камни аббатства были единственными свидетелями моего преображения. Когда в шестьдесят шестом году я вышел оттуда, я стал армянином до мозга костей. Я прошел конкурс в полицию, а дальше ты сам знаешь.

После долгой паузы Волокин прошептал:

— Я помню. В одной из ваших дешевых статеек вы рассказали о своих воспоминаниях той поры. Одна фраза поразила меня. Очень поэтичная. «В тени колокольни, в мирных зарослях роз, я следовал линиям и изгибам армянского алфавита, узнавая в них черты лепестков, камней и облаков…»

— Я не лгал. С тех пор мне не случалось лгать. Лионель Касдан вернулся к жизни. И больше ни разу не отступал от своего предназначения — борьбы со злом в любом его обличье.

Волокин пробормотал странным тоном, в котором смешались отвращение и нежность:

— Вы просто чокнутый.

— Это война чокнутая. Клянусь тебе, что пока мне не исполнилось семнадцать и я не оказался в Африке, я был уравновешенным парнем. Для меня электрошоком стала война. Она расстроила работу моего мозга. С тех дней, будь они прокляты, я следовал по пути припадков, кошмаров, навязчивых идей. Хочешь верь, хочешь нет, но я прежде всего жертва. Обычная жертва необычных обстоятельств. А может, наоборот. Необычная жертва событий, которые, какими бы гнусными они ни были, лишь отражают обычную человеческую страсть к насилию.

Русский включил зажигание:

— Я отвезу вас домой.

Ночь.

Такой была его первая мысль. Вторая мысль — он возвращается издалека. Из какой-то страшной дали. Он, как в бездну, провалился в тяжкий сон без сновидений. И теперь не знал, где и когда оказался. В шестьдесят втором году, на дорогах Бафуссама? В две тысячи шестом, в своей квартире?

Он приподнял чугунную голову и тут же уронил ее снова. Во рту мерзкий привкус. Страшно хочется пить. Он в своей постели. Вчера вечером он смешал себе особый, убойный коктейль. Ксанакс. Стилнокс. Локсапак. Принял по таблетке и запил глотком газированной воды.

Эффект был мгновенным. Молекулы лекарств растворились в его теле, растеклись по нему, подобно магнитным волнам, обволакивая каждое нервное окончание, замедляя работу мозга. Организм впадал в оцепенение, пока Касдан не забылся сном.

Теперь он ощутил в себе глубокую перемену. Точно чистота снизошла на него. Сверкающий, незапятнанный снег устлал его душу. Его окутала прозрачная тишина. Откуда это чувство обновления? Видение Форжера, падающего в грязь, заставило его вздрогнуть. Неужели умиротворение снизошло на него из-за убийства? Нет. Этот дикий поступок — порождение так и не изжитого гнева. Мстительный порыв, прошедший сквозь все эти годы.

Убийство не принесло ни облегчения, ни удовлетворения. Он просто обязан был так поступить. Во имя прошлого. Во имя детей, сожженных в диспансере. Женщин, изнасилованных в хижинах. Следовало закончить дело, начатое в джунглях сорок лет назад.

Ощущение чистоты вызвано другим.

Он заговорил. Признался в своем преступлении. В чудовищном поступке, в котором никогда не мог исповедаться. Ни Богу. Ни психологу. Ни Нарине. Этот камень он выплюнул к ногам Волокина. Уста извергли его боль, как ядовитый сгусток. И вот теперь он словно светится от чистоты. Можно начать жизнь с чистого листа.

В квартире послышался шум. Не бой ходиков. Не сигнал наручных часов. И дверь его спальни осталась закрытой. Он прислушался. Какое-то бряцанье, стук. Кто-то возился на кухне.

Он позвал:

— Воло?

Когда он проснулся, в спальне было светло. За окном хмурился ненастный день. Его мутило от принятых накануне лекарств. Одежда разбросана на кресле возле кровати. И все равно он испытывал глубокое облегчение. Сегодня утром, несмотря на химическое похмелье и вчерашнее убийство, он чувствовал себя легким. Легким и свободным.

— Воло! — снова позвал он.

Никто не ответил. Касдан с трудом поднялся с постели. Натянул спортивный свитер и открыл дверь. В квартире пусто. Русского и след простыл. Держась за скошенный потолок, Касдан осмотрел каждую комнату. Без кофе не обойтись.

Он вошел в кухню и замер.

К кофейнику скотчем была приклеена записка.

Отлепив сложенный листок, он опасливо развернул его.

Касдан!

Вы мерзавец, но и я не лучше. Я не пытаюсь вас понять. Только не это. Хотя, кажется, я вас все-таки чуточку понимаю…

Мы с вами оба знаем выход. Надо проникнуть в Колонию. Другой возможности нет. Вам нельзя туда соваться. Там уже знают вашу фашистскую морду. Так что я уже на пути в «Асунсьон». В начале года они нанимают батраков. Я выбрил голову, а в ваших тряпках выгляжу как придурок.

Когда мы с вами только решили объединиться, я сказал: «Уверен, что из нас двоих получится один сносный легавый». В итоге вышло иначе: из нас двоих получился один порядочный преступник…

Но дело надо довести до конца.

Не приближайтесь к Колонии. Я внутри. Я остановлю Зло, которое там творится. Положу конец убийствам и проникну в тайну «Мизерере». Я спасу детей.

Насколько мне известно, армяне празднуют Рождество в начале января. Уверен, несмотря ни на что, вы должны быть с ними. Так что вспоминайте обо мне под елкой. Целую вас.

Воло

P. S. Не ищите бокал врача из Колонии: я его забрал. Он станет ключом, чтобы проникнуть в логово зверя.