Спасательный круг - Цвейг

банального материнского инстинкта. Она либо учила меня быть «плохой», называя это заботой, либо её не было рядом вообще. Я всё время была такой…скромной мышью. Мне нравилось проводить время наедине с собой, изучать растения, помогать животным или друзьям. Такая наивная была. Фиона не раз повторяла мне, что моя доброта приведёт к тому, что об меня будут вытирать ноги всю жизнь. И спустя столько лет я понимаю, что она была права.

Корделия грустно вздохнула и взяла его за руку, как бы ища поддержки. Мужчина подбадривающе сжал её такую маленькую ручку и мимолётно поцеловал в висок. Такая хрупкая и беззащитная, её душа сейчас такая обнажённая, а тельце так трясётся. Возможно, она сама этого не замечает, так как в процессе монолога одновременно делает такие важные для себя выводы. «И как я мог обидеть такую малышку?» — думает Майкл, желая хорошенько врезать себе. То ли ещё будет, Делия ведь только начала.

— Она не зря стыдилась меня, но тогда мне было так больно, — ведьма смахнула так некстати проступившую слезу с пушистых ресничек. — Примерно лет в двенадцать она просто привезла меня в шабаш и исчезла. Оставила меня там. Было очень страшно. Я тогда не хотела никаких ведьминских сил. Миртл стала мне новой матерью, и я была так рада, — Верховной казалось, что она несёт полную околесицу и звучит, как несмышлёный ребёнок, пересказывая каждую свою эмоцию, но он был рядом и слушал, и она чувствовала, что ему можно высказаться. Он поймёт, и это чертовски успокаивало. — Я была рада, что мы были похожи. Она учила меня, как и всех других ведьм, что силы нужно использовать во благо, учила нести ответственность за свои поступки, предостерегала. Так я и выросла. В её любви и заботе, в окружении себе подобных. Но всё то время я как-то на фоне ощущала себя одинокой, а в редких моментах, когда появлялась Фиона, вообще разбитой и неспособной ни на что. Она утверждала, что во мне течёт королевская кровь, и я должна пользоваться этим, но я действительно не видела смысла. Мне всегда нравилось просто наслаждаться моментом, хотелось встретить человека, который полюбит меня, как в сказке, станет хорошим мужем и отцом в будущем. — Переход к новой части рассказа ознаменовался покусанными костяшками и стиснутыми зубами.

— Тише. Тише. Я с тобой, — он никогда не чувствовал на себе такой ответственности, как сейчас. Никогда не жаждал так о ком-то заботиться. Чёрт знает, что Делия в нём зацепила, но он был уверен: все, кто говорил ей про её ущербность, просто высасывали из неё эту лучистую искреннюю энергию, потому что сами были слабы.

— Примерно в то время, когда девочки перестали меня слушаться, называя «директором по блату», и моя уверенность была чуть ниже нуля, появился Хэнк. Я была такой…доверчивой, а он таким…таким, — ведьма вдыхала, вдыхала, чуть улыбнулась грустно и выдохнула — любимым. Вёл себя со мной, как настоящий принц. Заботился, внушал мне, что я самая лучшая, а я велась на это. После свадьбы его пыл поубавился, конечно, но на мне были такие розовые очки, что я не придавала этому значения. Фиона портила нам жизнь, говоря, что от него за километр веет ложью, и я останусь ни с чем в лучшем случае. Я не верила. Мама всегда пыталась ранить меня побольнее, и я думала, что это очередная попытка. Но Фиона на то и Фиона, чтобы в итоге всегда оказываться правой. Хэнк, — тяжёлый вздох и лёгкий нервный смех. — Я не хочу говорить, что он был мразью, нет. Он просто оказался под влиянием своего отца, но я впервые в жизни признаюсь в том, что мне от этого легче не становится. Впервые скажу, что он просто слабак и тряпка. Придурок, — Майкл ухмыльнулся, целуя её в лоб, пока она весело улыбалась. О да, она давно должна была это сказать. Всех не понять, надо думать о себе. — Вот теперь мне легче. На самом деле, я где-то внутри понимала, что выбрала путь идеальной, доброй и удобной для всех лишь бы не быть, как мама. Вопреки. Меня не просто так называют упрямой. И мне со временем, особенно после предательства Хэнка и поведения некоторых девочек, начала казаться, что я не позволяю себе быть просто человеком, со своими слабостями и недостатками. Но я всё равно делила всё на чёрное и белое. Пока не появился ты, — девушка ещё сильнее обвила его ногами, усевшись сверху и снова припадая лицом к его ключицам. — Я воспринимала тебя как капризного ребёнка, но где-то в глубине души чертовски тебе завидовала, — Майкл заинтересованно приподнял бровь. — Ты давал волю тем эмоциям, которые я в себе игнорировала. Ты пытался добиться справедливости, даже если она у тебя была своей, в то время, как я расслабилась и продолжала винить всех вокруг в своих бедах. Но на самом деле, всё, что произошло было лишь моей слепотой и моим выбором. А ты научил меня вновь любить, научил выбирать то, чего я действительно хочу. Именно благодаря тебе я поняла, что мне надоело быть жилеткой или козлом отпущения. Но я так долго бегала от своих чувств, что настолько устала. И тот поцелуй с Астаротом был лишь попыткой убежать от самой себя. Думаешь, это было великолепно? Думаешь, мне так понравилось? Да тот поцелуй не стоил и сотой части того, что даришь мне ты, Майкл, — она приподнялась и мягко положила ладонь на его щёку. Антихрист внимательно смотрел, завороженно. Слёзки катились из миндальных глаз, такие чистые, как и её искалеченная душа. — Рядом с тобой я не чувствую себя брошенным ребёнком. Я чувствую себя, как бы абсурдно это не звучало, — она нервно хихикнула, — королевой. Я понятия не имела, что ты на самом деле такой. Такой нежный, внимательный и заботливый. И весь этот апокалипсис, я… я так рада, что нашла тебя. Боже, как это жалко, — блондинка, не выдерживая всех этих чувств, крепко обняла его и разрыдалась, как дитя.

Лэнгдон снял пиджак, укрывая ведьму так, чтобы торчала одна макушка и прикрыл глаза, зарывшись в её волосах. Именно такую Делию он знал и обожал. Честную, немного заносчивую, чересчур гордую иногда, но такую хрупкую, кроткую, пушистую. И то, что она открылась ему стоило очень много и говорило о том, что происходящее между ними вполне серьёзно. Он не имеет права разрывать такую связь, ведясь на уловки вшивых бесов. Он сдохнет без неё.

— Ангел мой. Никто, слышишь меня, никто. Ни твоя мать,