Чужая кожа - Ирина Лобусова

Откровения «бывших любовниц» было еще не страшно. Намного страшнее были показания «бывшей горничной» по имени Наталья, фотографии которой в газете не было. Рассказ ее был впечатляющим.

«Я работала в доме Сафина около семи лет. Устроилась на работу через агентство прислуги. У меня были очень хорошие рекомендации, поэтому направили в этот дом. Поначалу я очень волновалась, так как мне было 25 лет, и я была наслышана о репутации хозяина этого дома. Боялась, что он будет ко мне приставать. Но, как выяснилось, все мои опасения были напрасны. Прислуга для Вирга Сафина — это не люди. Он настолько высокомерен, с такой брезгливостью относится к обслуживающему персоналу, что вообще не видел во мне женщину.

Позже я поняла причину этого. Надо сказать, что работа в этом доме оказалась очень тяжелой. Сафин экономил на прислуге, несмотря на свое состояние, и все работы по дому выполняла только я одна. Несмотря на то, что я устраивалась на работу горничной, мне пришлось выполнять обязанности и экономки, и уборщицы, и кухарки. Я одна вымывала и вычищала его трехэтажный особняк сверху донизу, и каждые выходные готовила еду на целую армию его друзей, которых он привозил с собой из города. В доме постоянно была толпа народа, в подвале устраивались какие-то тайные собрания.

Вначале я не понимала, что там происходит. Только время от времени до меня доносились женские крики. Но их быстро заглушали.

Позже я стала понимать происходящее, и очень много узнала о том, что происходит в подвале. Особенно после того, как мне пришлось убирать там кровь. В поле зрения Сафина были исключительно молодые девушки, лет 17–18, не старше. За те годы, что я там работала, у него не было любовницы старше 18 лет. Я не знаю, где он их брал. Возможно, нанимал проституток, но в подвале происходили жутко кровавые сексуальные оргии с постоянными избиениями девушек и групповыми изнасилованиями. Именно ради этих оргий к нему и приезжали друзья. Однажды я подсмотрела в щелочку… Это было отвратительно!

Я не ушла из этого жуткого дома потому, что он очень хорошо мне платил, а мне были нужны деньги. Когда в доме появилась эта несчастная женщина, я сразу заподозрила неладное. Во-первых, она была намного старше всех его постельных подруг, а, значит, совсем не в его вкусе. Во-вторых, он сразу же запер ее в подвале, в клетке, напоминающей тюремную камеру, с решеткой, и не выпускал из дома. Так же он морил ее голодом. Сколько раз я протягивала ей сквозь решетку куски хлеба, пробираясь в его отсутствие тайком!

Помню, как жадно хватала она их своими окровавленными пальцами. Он постоянно избивал ее, как и всех остальных, а по выходным ее насиловала толпа его приятелей, для которых она была чем-то вроде тренажера в зверских сексуальных оргиях. Он держал ее в самом настоящем сексуальном рабстве, подвергая и моральным, и физическим лишениям.

Почему я не обратилась в полицию? Я боялась, что меня убьют. Однажды он сказал мне об этом открыто. И, кроме того, я не хотела потерять свои деньги, главную причину, по которой находилась в этом ужасном доме. Все, что я могла, только подкармливать ее, чтобы она не умерла с голоду, да закрывать уши, когда ее избивали.

Покончить с собой было для нее единственным способом спастись из этого ада. Когда охранник нашел ее повешенной на перекладине решетки в своей тюремной камере этого пыточного подвала, я быстро собрала свои вещи и сбежала из этого дома еще до приезда „скорой“. Сейчас я скрываюсь от Сафина, именно поэтому не хочу, чтобы видели мое лицо. Официально мой контракт еще не расторгнут, и я числюсь домашней прислугой Вирга Сафина. Я не вернусь в этот дом больше никогда».

Дальше журналист добавлял текст от себя — о том, что несчастная женщина все-таки собирается писать заявление в полицию, а также о том, что готова официальными показаниями подтвердить свой рассказ.

Заканчивалась статья перечислением всех заслуг и наград Вирга Сафина, и словами о том, что никто даже не предполагал, что за личиной знаменитого человека, медийного лица скрывается звериный оскал настоящего монстра.

Я прочитала весь текст очень внимательно, от начала до конца, до самой точки, заканчивающей последний абзац, и так же тщательно рассмотрела все фотографии. Затем протянула газету Сильвии, которая с интересом разглядывала меня.

— У тебя непроницаемое лицо, — Сильвия спрятала газету в сумку.

— Что ж, написано интересно. Ты оставишь мне эту газету?

— Покажешь ему?

— Скажу, что в палату кто-то подбросил. Он ведь уже знает?

— Он знает.

— В этой чуши нет ни строчки правды. Все эти девицы… Они ничего не знают о нем! А горничной Натальи никогда не было в его доме, не так ли?

— Никогда не было. Вера работает у него уже 12 лет. И никто не работал до Веры. Это чистая подстава, фейк.

Сафин был весел, бодр и свеж. Его чисто вымытые, блестящие волосы были в беспорядке рассыпаны по плечам. И, как всегда, при взгляде на его лицо у меня болезненно, мучительно заныло сердце. Этим днем он был так бесконечно красив, что по сравнению с его красотой все казалось неважным, все исчезало без следа в этом мире. Был только он — мое огромное небо, поглотившее без следов и остатков всю существующую вселенную. Только он. И больше ничего.

Он вошел, как всегда, быстро, стремительно. Наклонился ко мне.

— Привет, любовь моя! Как ты сегод…

Тут он замолчал, резко запнулся на полуслове, уставившись на газету, лежавшую на моем одеяле. Глаза его расширились.

— Где ты это взяла?

— Сегодня я стала знаменитой, — я попыталась улыбнуться, но улыбки не получилось.

— Кто посмел тебе это дать? Кто тебе это принес? — глаза его сверкнули, руки задрожали, голос повысился. Было видно, как больно задела его эта статья. Его боль мгновенно кольнула мое сердце. Мы были связаны с ним так тесно, что если что-то болело у него — болела и я.

— Значит, ты видел, — сказала я — просто для того, чтобы что-то сказать.

— Разумеется, видел, — голос его стал тише, — мои адвокаты уже связываются с редакцией этой паршивой газетенки. Разумеется, я буду подавать в суд. Но ты не ответила на мой вопрос. Кто тебе это принес, где ты это взяла?

— Никто не принес. А взяла в холле, когда прогуливалась по коридору. Пошла чуть дальше. Газеты и журналы были навалены на журнальном столике в холле с кожаными диванами. Мое внимание привлекло твое лицо. Я и взяла. А прочитала только что здесь, в палате.

Дрожащими руками он подвинул стул вплотную к кровати. Сел, упираясь коленями, словно ища точку опоры. Глаза его метались по сторонам. Мне было жаль его, как ребенка, у которого отобрали игрушку. Мне было жаль незаслуженных им страданий, жаль грязной прозы, которую обрушили на его плечи.

— Прости меня, — плечи его поникли, как поник голос, — я не хотел причинить тебе боль.

— Ты не причинил мне боль! — горячо сказала я, — разве я не знала, что ты звезда, когда связывалась с тобой? Разве не была готова к тому, что обо мне будут писать всякие гадости? Да мне плевать, что они про меня пишут. Пусть пишут, что я инопланетный монстр. Все это больше не имеет никакого значения. Мне очень жаль, что ты так расстроился. Не стоит страдать из-за этого!