Первое российское плавание вокруг света - Иван Крузенштерн

Невзирая, однако, на то, определено, наконец, в собрании, что купцы Гонга, предводимые Панкиквою, должны итти к Гоппо в следующее утро, для испрошения позволения к отходу кораблей наших; если же он будет говорить, что не получил еще от наместника ответа, то итти и к сему, и представить необходимость скорого решения; в случае же его на то несогласия, настоять в испрошении для меня у него аудиенции. Такое решительное определение сопровождалось желанным последствием. Гоппо, по выслушании представлений Гонга, отдал тотчас приказание, чтобы отправить немедленно судно с последними нашими вещами и уверял, что мы в скорости получим и паспорты к отходу. Он приехал даже через несколько дней сам к кораблю «Надежде» и велел обо мне спросить. Я был тогда на берегу, почему Лисянский приехал к нему на судно. При переговоре Лисянского с Гоппо казался последний далее озабоченным о скорейшем выходе нашем из Кантона и обещался прислать нам достоверно через два дня паспорты, которые мы, в назначенный срок, действительно, получили.

Таким образом, дело, могшее подвергнуть нас неприятнейшим последствиям, окончено благоуспешнее и скорее, нежели я ожидал. Смелые и решительные наши требования содействовали много к преклонению наместника отменить данное им повеление, которое, конечно, не получил он из Пекина, ибо в сем последнем случае не помогли бы уже никакие представления, сколько бы сильны ни были. Первое повеление о задержании кораблей наших происходило, как то уже выше упомянуто, от смененного наместника. Он объезжал и осматривал тогда свою провинцию, и в отсутствии своем узнал, что определенный на место его другой находится уже на пути в Кантон. В сие-то время прислал он указ задержать корабли наши до будущего впредь повеления.

Может быть, что наместник получил во время объезда своей губернии известие о приближении нашего посольства к Пекину, убоялся данного им поспешного позволения к производству нами торга, могущего не понравиться его государю, и потому, для поправления некоторым образом своей ошибки, решился дать повеление о задержании на первый случай кораблей наших[157]. По какому случаю смененный наместник навлек на себя немилость своего императора, о том в Кантоне узнать мы не могли. Вследствие первого повеления, привезенного с собою новым наместником, предлежало судить прежнего в Кантоне, для чего и ожидали там нескольких знаменитых чиновников; но за день перед отходом нашим получил новый наместник другое повеление, чтобы отправить предшественника своего через три дня в Пекин.

Подробность описания сего приключения отяготила, может быть, читателя, но я не мог того избежать. Мне надлежало рассказать о всем обстоятельно, как ради собственного оправдания, что с нашей стороны не подано ни малейшего повода к таковому с нами поступку.

О Китае писано столь много, что весьма трудно уже сказать о нем что-либо новое, а потому и не думаю я, чтобы краткие, содержащиеся в сей главе, известия, собравные мною во время пребывания в Кантоне, могли некоторым образом умножить сведения о сем государстве. Кантон не есть при том и такое место, из коего можно было бы обозреть состояние всей Империи. Впрочем, свойства нации и двух правлений обнаруживаются несколько и здесь, хотя непрерывная связь и соотношение по торговле европейцев с китайцам и умягчили несколько грубые нравы сих последних. Однакож повествования, сообщаемые мною о возмущении в южной части Китая, о заговоре против императора, и о недавно бывшем на христиан гонении, почерпнутые из достоверных источников, не недостойны любопытства и внимания. Краткое обозрение европейской торговли в Кантоне и мнение мое о возможном участии россиян и великих выгодах оной, надеюсь, сочтено будет также неизлишним.

Китайцы не заслуживают, кажется, той славы, которую распространили о них некоторые писатели. Мудрость и глубокую политику их правительства, возвышенную нравственность сего народа, его Промышленность и даже знания в науках, прославляли чрезмерно иезуиты в своих известиях. В Китае много похвалы достойного, но мудрость правительства сколько бы беспристрастно и осторожно о том ни рассуждать, навлекает на себя более хулы, нежели одобрения. Правительство, как то известно, в полном смысле деспотическое, а потому и не всегда мудрое. Дух самовластия распростирается постепенно от престола до самых нижних начальников. Народ стонет под игом малых своих тиранов. Сбережение самого себя принуждает весьма многих и очень часто заглушать нравственное чувствование, порча коего извинительна только по сей одной причине[158].