Жнец и его тень - J. R. Crow

в хорошо продуманные, сложные в изготовлении костюмы, кто-то ограничился стилизацией, но в любом случае здесь властвовали черепа, скелеты — и буйство красок, ярких, радостных.

— Хотя и читала о дне мёртвых, когда видишь своими глазами, всё равно сложно поверить, что чествование смерти может быть... настолько жизнеутверждающим.

— Местные, — Кощей охотно поделился своими знаниями, почерпнутыми их телепередач, — смерть чем-то плохим не считают, лишь переходом в иное бытие. В дни фестиваля почившие предки посещают своих родных — и лучше будет встретить их улыбкой, а не плачем. По душе мне такой подход.

— Мне тоже.

Опустив глаза, Варвара увидела сахарный череп на палочке, на котором красным кондитерским кремом было написано её имя.

— Это традиция, — пояснил ангел смерти, который успел каким-то непостижимым образом отлучиться до лавки вернуться. — Дарить такие черепа тем, кто тебе дорог.

— Кажется, это самый подходящий праздник, на который ты мог меня пригласить, — Варвара улыбнулась и с удовольствием укусила угощение.

К ним неожиданно подбежал всклокоченный парень с фотоаппаратом и стал что-то бойко говорить.

— Чего ему надобно? — Кощей честно пытался понять его речь, но известные языки мало помогали.

— Говорит, что я сделал «отличный косплей Барона Субботы» и просит нас сфотографировать, — перевёл ангел смерти. — Скажу, что нельзя.

— Брось, это же круто! — не согласилась Варвара, расправляя шаль, чтобы больше походило на крылья. Он, помедлив, кивнул, но опустил шляпу до самого носа, чтобы лица было не рассмотреть.

Фотокамера издала характерный щелчок.

И это словно послужило знаком, чтобы над площадью заиграла музыка, открывая начало карнавала.

Где-то по ту сторону планеты ночь вступила в свои права, а здесь было светло — и весело. Варвара знала, что навсегда запомнит этот получившийся необыкновенно длинным день.

Глава 40. ♛ Ад — это другие

Они ненавидели его. Князь чувствовал это в каждом взгляде в спину, в каждом жесте, в каждом сказанном слове.

Мерзкие продажные душонки.

И как только отец терпел их неумеренную алчность? Словно псы дворовые виляют они хвостом — а как отвернёшься, сразу стараются ухватить кусок пожирнее.

Терпел — потому что не верил, что бывают другие? Терпел... потому что сам был слеп?

Пустое об этом сейчас думать. Его, князя, глаза открыты, он видит ясно. Видит, какая тишь в городе и тереме наступает, стоит догореть костру. Люди становятся любезны и приветливы, золотой на площади уронишь — сутки никто не подберёт. Почему нельзя, чтобы так было всегда? Нет, гнилая людская натура, чуть от страха оправится — и опять наружу лезет.

А самое дрянное во всём этом то, что пытаясь покрыть себя, не гнушались возводить напраслину на других. Взять стряпчего, что обратился в прах неделей раньше, как тот красноречиво распинался, де Велеслав, колдун проклятый, чарами нечестивыми разум батюшки князя затуманил, как корова хвостом им вертит! Не захочешь — а призадумаешься. И что же, в следующий день выяснилось, что тот мзду берёт, только не деньгами, а верховыми жеребятами — вроде как и не мзда вовсе.

Велеслав — он не такой, может, один на всё княжество. Он чистый, честный. У него самого душа кровью обливается, когда очередного злодея предаёт казни. Ну а как с ними по-другому?

— Правосудие, порядок и справедливость — вот к чему мы будем стремиться, — любил повторять наставник. — И нам придётся прибегать к жёстким мерам — ради всеобщего блага.

Благо для всех стало их общей мечтой, единственным чаянием. Ступая на этот путь князь верил, что люди поддержат его во всём — а они возненавидели. Глупцы неблагодарные.

— Не терзайся об этом, милый князь. Слабому человечьему рассудку трудно осознать истинное величие.

Верно говорил, мудро. Но до чего же тяжело быть великим! Ладно бы только смотрели — постоянно находились и те, кто хотел низвергнуть, смешать с грязью.

Князь помнил, как однажды на трапезе он кашу хотел попробовать — необычный запах, орехами что ли приправили? — а Велеслав миску у него отобрал да повелел главного повара сейчас же позвать. Протянул ему кушанье:

— Ешь.

Повар побледнел, как полотно, руки задрожали. Велеслав молча смотрел на него, в глазах отражалось пламя. Тихо стало в трапезной, муха пролетает — слышно.

Медленно-медленно повар кашу зачерпнул, натужно проглотил — и прямо перед столом упал замертво.

— Вот вы как своего благодетеля любите, — наставник обвёл остолбеневших бояр взглядом, казалось, те под столы готовы попрятаться, да гордость не позволяла.

Но минута прошла, он миску на пол, подле тела повара, бросил и за стол сел, будто и не случилось ничего:

— Что ж вы не трапезничаете, бояре? Продолжайте, продолжайте.

В этом спокойствии князь старался подражать ему — и хоть внешне, но преуспевал. И от того только сильнее становилась ненависть. Ну и пусть их — после поймут. Если не они — то благодарные потомки.

В один из дней суета в тереме поднялась — давно такой не было. Гонец прискакал из земель, что к востоку, за лесом раскинулись. Желает, говорит, мой князь с соседом дружбу установить, союзник он ведь никогда не помешает.

Тотчас в груди зародилось волнение — со своими бы совладать, а тут пришлые! Вдруг чего не понравится? И отказать тоже нельзя, обычай гостеприимства нарушить — обида будет смертельная...

Велеслав же встретил известие странным возбуждением, будто давно этого ждал, к тому готовился. Трапезу задумал — словно пир на весь мир, терем приказал цветами украсить. Как к свадьбе готовился, честное слово!

И вот в назначенный срок вместе со своею свитой проехал сосед по мосту надо рвом, во двор терема ступил. Был он крепок и разумен, к себе располагал, волосы только с проседью да печать горечи на лице. Руку пожал сердечно, губы улыбкой смягчились. Да только в миг всё это исчезло, когда наставника увидел. Скривился — будто глотнул порченной простокваши. И всяческая благосклонность к Старохронску улетучилась. Нет, на пиру он чарку за богов поднимал, как должно, убранство хвалил, ведь ради него расстались, а в глазах, едва взгляд на Велеславе останавливается, — жгучая ненависть.

Уж её-то князь научился различать отлично.

А потому, едва все по покоям разошлись, прокрался он за гостем невидимой тенью — как наставник научил, очень пригождается, когда надобно, что о тебе челядь говорит, послушать.

В тёмном углу оба и сыскались — пусть Велеслав и был выше пришлого князя, к стене позволил себя