О всех созданиях – мудрых и удивительных - Джеймс Хэрриот

Тристан рухнул в кресло и уставился на меня остекленевшими глазами.

– Мы, конечно, спасены, Джим, – прошептал он. – Но после этого вечера я уже никогда не стану прежним. Я пробежал десятки миль, звал его и чуть не лишился голоса. Не знаю, как я остался жив, можешь мне поверить.

Я тоже испытывал бесконечное облегчение, тем более что мисс Уэстермен явилась через каких-то десять минут, и мы еще острее почувствовали, как близка была неминуемая катастрофа.

– Миленький мой! – воскликнула она, когда Хэмиш прыгнул ей навстречу, растянув губы и неистово подергивая обрубком хвоста. – Я весь день так о тебе тревожилась!

Она нерешительно посмотрела на ухо, усаженное рядами пуговок.

– Насколько лучше оно выглядит без этой ужасной опухоли! И как аккуратно вы прооперировали! Благодарю вас, мистер Хэрриот, и вас тоже, молодой человек.

Тристан, кое-как поднявшийся на ноги, когда она вошла, слегка поклонился, а я проводил ее до дверей.

– Через полтора месяца снимем швы, – сказал я ей вслед и кинулся назад в гостиную.

– Зигфрид подъехал! Хотя бы сделай вид, что ты занимался.

Тристан подскочил к книжным полкам, схватил «Бактериологию» Гейгера и Дэвиса, записную книжку и нырнул в кресло. Когда вошел его брат, он был погружен в чтение.

Зигфрид остановился перед камином, грея руки. Он порозовел, и вид у него был самый благодушный.

– Я только что говорил с мисс Уэстермен, – объявил он. – Она очень довольна. Вы оба молодцы.

– Спасибо, – сказал я, но Тристану некогда было отвечать: он штудировал учебник, делая пометки в записной книжке. Зигфрид зашел за спинку кресла и поглядел на открытую страницу.

– A-а, Clostridium septique, – пробормотал он со снисходительной улыбкой. – Да, бациллы этой группы стоит подучить. Без них ни один экзамен не обходится. – Он потрепал брата по плечу. – Рад видеть, что ты взялся за ум. А то в последнее время ты только шалопайничал. Вечер за учебниками тебе очень полезен. Верно, Джеймс? – Он повернулся ко мне. – Вы сами ему скажите! Еще несколько таких вечеров, и он может ничего не опасаться.

– Совершенно верно.

– Наверстает все потерянное.

– Безусловно.

– Так-то! – И Зигфрид ушел спать.

Когда я выписался из госпиталя, то предполагал, что меня тут же отправят на континент, и уже подсчитывал шансы на встречу со своими товарищами-летчиками.

Однако я с удивлением узнал, что мне на пару недель придется отправиться в санаторий для выздоравливающих, перед тем как в отношении меня может быть принято какое-то решение. Санаторий располагался в Падлстоуне, неподалеку от Леоминстера, – в красивом здании, окруженном садами. Командовала в нем милая пожилая дама, с которой удачливые летчики играли в успокаивающие игры типа крокета или гуляли в прохладном лесу. Здесь не существовало такой вещи, как война. Две недели подобного ухода наполнили меня силами. Я чувствовал, что вскоре получу новое назначение.

Из Падлстоуна я вернулся в Манчестер и Парк-Хитон, и теперь мне было странно видеть, что среди поселившихся в коттеджах новых людей в голубых мундирах нет ни единой души, которая знала бы меня.

За исключением, конечно, командования крыла, которое и послало меня на лечение в госпиталь. По прибытии я имел разговор с командиром, и он сразу взял быка за рога.

– Хэрриот! – сказал он. – Боюсь, что вам больше нельзя летать.

– Но мне же сделали операцию… Я чувствую себя значительно лучше.

– Знаю, но ваше здоровье не позволяет вам быть готовым на сто процентов. Врачебная комиссия официально понизила вашу готовность по здоровью, а я уверен, что вы понимаете: пилоту нельзя быть готовым меньше чем на сто процентов.

– Да, конечно.

Он посмотрел в папку, которую держал в руке.

– Я вижу, вы ветеринар. Ммм, это тоже представляет проблему. Обычно, когда летчику запрещают летать, мы переучиваем его для работы на земле, но ваша профессия – из числа забронированных. Вы и в самом деле можете служить только в летном составе. Так-так, надо посмотреть.

Разговор шел в деловом стиле, в нем не было ничего личного. Те несколько слов, которые произнес человек такого уровня, не оставляли возможности для спора. Они одним ударом уничтожили все надежды, которые я лелеял относительно моей службы в Королевских ВВС.

Я был вполне уверен, что, раз мои летные дни кончились, меня спишут со службы. Покинув командира крыла, я медленно шел в свой коттедж в дальнем конце аллеи и размышлял о своем вкладе в военные усилия страны.

Я не произвел ни одного выстрела по противнику. Я перечистил горы картошки, отмыл бесчисленное количество тарелок, кидал лопатой уголь, чистил свинарники, много километров отшагал маршем, бесконечно долго занимался шагистикой, я, наконец, как по мановению волшебной палочки, научился летать, а теперь все это переставало иметь какой-либо смысл. Я прошел через просторное помещение столовой, а из динамиков доносился марш Королевских ВВС.

Знакомые звуки напомнили мне о пережитых мгновениях, о моих друзьях. Я внезапно почувствовал себя очень одиноким, отрезанным от мира человеком. Для меня такое ощущение было внове, и в этих незнакомых мне прежде обстоятельствах я стал думать о мистере Потсе из моей ветеринарной практики. Наверное, он чувствовал себя так же.

– Как дела, мистер Хэрриот?

Это были простые слова, но в них звучала напряженность, почти отчаяние, и это придавало им дополнительную значимость.

Я виделся с ним почти ежедневно. В моей непредсказуемой жизни было очень трудно заниматься чем-то регулярно, но перед обедом мне нравилось прогуливаться по берегу реки в компании моего спаниеля Сэма. Тогда-то мы и встречали мистера Потса и его старую овчарку Нипа. Видимо, у них были те же привычки, что и у нас. Его дом граничил с участками вдоль реки, и он проводил много времени в прогулках со своей собакой.

Многие фермеры, отошедшие от дел, оставляли за собой небольшие участки земли и какое-то количество скота, чтобы сделать плавным переход от упорной борьбы за существование к ежедневному досугу, но мистер Потс купил одноэтажный дом с садом, и было видно, что время для него тянулось бесконечно.

Возможно, такой вариант подсказало ему состояние его здоровья. Встречаясь со мной, он опирался на палку, а его синеватые щеки ходили вверх-вниз от тяжелого дыхания. Он являл собой самый очевидный случай сердечной недостаточности, который я когда-либо видел.

– Спасибо, мистер Потс, – отвечал я. – А как ваши?

– Да так, средненько, старина. Скоро мне будет совсем не хватать воздуха. – Он пару раз кашлял, а затем задавал свой обычный вопрос: – А чем вы занимались сегодня с утра? – Его глаза становились шире, и в них загорался интерес. Он и в самом деле хотел это знать.