Красавица и ее чудовище - Ева Никольская

* * *

Сознание погрузилось в полусонное состояние, как только батюшка закончил давать нам инструкции. Для кого-то свадьба дело обычное, для других — шок. Как оказалось, я целиком и полностью отношусь к этим самым другим. В отличие от Ленки. Она свое венчание воспринимала легко и без нервотрепки. Я же…

Все было, как в тумане. Смазанные лица, далекие голоса и витающий повсюду запах ладана. Насколько проводимая отцом Мефодием церемония соответствовала правилам, я не задумывалась. Он священник, ему и флаг в руки. Меня же больше заботили забранные Смертью фиалки, без которых я почему-то стала чувствовать себя незащищенной, отчего разволновалась еще больше. Глупость, конечно, обниматься с цветочным горшком, настороженно поглядывая в сторону Райса, но… особо умных поступков в моем состоянии ожидать и не приходилось. Растерянность на грани с паникой и какой-то горький привкус на губах от того, что свадьба (скромная, но красивая, и без сомнения, торжественная)… она… не совсем правильная. И дело не в происхождении жениха, не в его других ипостасях и не в демонической Силе, поселившейся во мне… дело в причинах, побудивших нас пойти к алтарю. Все правильно, по-другому и быть не могло, но… почему-то грустно и как-то не очень радостно на душе. Батюшка приглушенно говорил, слова лились нескончаемым потоком, а я с трудом воспринимала их смысл. В висках стучало, голова кружилась, а все происходящее было каким-то сказочным, нереальным и… будто бы не со мной.

Только бы не упасть в обморок, только бы не сорваться и не сбежать, только бы выполнить все, что от меня требуется правильно, только бы…

Помню, как во время обряда обручения нас держали в притворе Храма, где было жуть как холодно. Как тревожно дергалось пламя зажженной свечи, рассыпающей горячие слезы воска на белую салфетку поверх моей левой руки. Как серьезно звучал голос отца Мефодия, трижды произносящего такую простую, казалось бы, фразу "Обручается раб божий…", а потом… и раба. И как я вздрагивала от этого самого голоса, рискуя обронить свечу. В конце концов, на нас надели кольца. И вот уже странный светло-пепельный сплав, перевитый темно-каштановой нитью, загадочно мерцает на правой руке, а я все не могу до конца поверить в происходящее. А ведь до начала венчания все казалось вполне понятным, само собой разумеющимся и… решенным.

Взгляд скользит по гладкому краю кольца… Такое необычное. И материал странный: не золото, но до чего ж красиво. Оно едва заметно согревает кожу, невесомым ободком обняв палец. Безымянный… Вот и пролетела первая часть церемонии бракосочетания, а я по-прежнему как по воде плыву. От дверей церковного притвора на середину храма. Жених же, напротив, спокоен, как удав. Аж, завидно.

И снова все завертелось, соединяясь в единую картину: и рыжие огоньки свечей, и золотой блеск церковного декора, и белое полотенце на подножии, и возносимые батюшкой молитвы Всевышнему, и вопросы, задаваемые нам, и ответы, в которых я с трудом узнавала свой собственный голос. А затем наступил самый главный момент Таинства. Отец Мефодий взял в руки заранее приготовленный венец и произнес, перекрестив жениха, называя его данным при крещении именем: "Венчается раб божий Арсений с рабой божьей Екатериной, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь". Совершив крестное знамение с такой легкостью, будто делал это всю жизнь, мой жених склонился, позволяя надеть на себя богато украшенную "корону". Величественную, как и все вокруг.

Когда на наши головы поочередно возложили венцы, предварительно дав поцеловать закрепленные на них образы: жениху — Спасителя, мне — Богородицы, священник затянул молитву о важности Таинства брака. И чем дольше он говорил, тем сильнее дрожали мои руки, и громче билось неспокойное сердце. Моя уверенность в правильности принятого решения таяла, как воск зажатой в пальцах свечи, утекала по капле и оседала на белой поверхности туманящей рассудок паники. Все снова потеряло четкость, превратившись в хаотичную пляску голосов и образов, я выхватывала из нее лишь самое главное. Отдельные фразы, важные вопросы и… единую чашу с вином, из которой мы пили по очереди в три глотка. До дна. Наши будущие радости и печали… общие и навсегда. Так ли это?

Нас трижды водили вокруг аналоя, и каждый шаг по деревянному полу отдавался гулким эхом в моей голове. Потом снимались венцы, мы целовали иконы, а батюшка все говорил и говорил, только я не до конца понимала смысл, воспринимая его речь как музыку слов. Возвышенную, красивую… Я даже не заметила, как вместо забранной священником свечи в моей руке оказался "свадебный букет". А в заключении был поцелуй, в преддверии которого сердце предательски екнуло и… упало, когда холодные губы жениха мимолетно коснулись моего лба.

"Как покойницу, — заключил рассудок, захлебываясь внезапно нахлынувшей обидой, она подействовала точно ковш с ледяной водой, и привела меня в нормальное состояние, вырвав из ватных объятий шока, — А на что я, собственно, надеялась, выходя замуж по причине вынужденных обстоятельств? Все верно, все так и должно…"

— Значит, венчание состоялось? — голос Арацельса, какой-то сухой и безжизненный, словно механический, вплелся в мои мысли, разогнав их как тараканов. Ну, надо же! Он еще и спрашивает. Зачем?

Отец Мефодий утвердительно кивнул, с любопытством посмотрев на крестника. С не меньшим любопытством на него уставился и Смерть, стоящий в паре шагов от нас. Даже темная бровь Райса, стойко молчавшего всю церемонию, вопросительно изогнулась, а красный глаз с вертикальным зрачком загадочно сверкнул в полумраке зала.

— По всем правилам? — уточнил блондин. Теперь уже и я взглянула в лицо супруга, спинным мозгом чуя подвох.

— Да, — ответил батюшка. — И что же тебя беспокоит, сын мой?

— Ничего, — губы мужчины чуть растянулись, и ощущение от его улыбки было самое, что ни на есть, неприятное. — Я бы хотел получить развод.

В церкви и так было тихо, но после этого заявления тишина стала поистине гробовая. Она, словно обухом, ударила по голове, временно выключив меня из реальности. Секунда, две, три… такой подлянки от своего "чудовища" я не ожидала.

— И какова причина такого решения? — священник первым очнулся от охватившего всех изумления.

— Не сошлись характерами, — устало проговорил Арацельс и возмущенно рыкнул, когда я швырнула в него цветочный горшок со всем содержимым.

Не глядя больше ни на кого, я метнулась к выходу. Сзади послышалась какая-то возня и не приемлемые для святого места проклятья. Строгий голос Мефодия, призывающий к порядку, и укоризненные реплики белокрылого, а еще смех… тихий и довольный смех Райса. Да пропади все пропадом! Доконали!

* * *

Двери испуганно скрипели, поддаваясь моему натиску, будто боялись встать на пути доведенной до предела женщины. Плевать, что на улице дикий мороз! Пофиг, что на мне летняя обувь и плащ, который без наведенных на него чар может согреть разве что ранней осенью. Мне уже все равно. Глаза щиплет от непролитых слез, тело сотрясает нервная дрожь, а кулаки с побелевшими костяшками продолжают сжиматься от злости и обиды. До хруста, до боли… Нет, я не буду плакать, не буду психовать. Не здесь, не сейчас. Может быть… за дверью? В темноте и холоде чужого края, там, где моих слез никто не увидит.