Тот, кто ловит мотыльков - Елена Михалкова
Шрифт:
Интервал:
– Я же не билет на свободу вам дарю, – усмехнулся Илюшин. – Только смягчение наказания. У вас есть шанс выйти из тюрьмы не через четырнадцать лет, а через шесть, и ровно минута, чтобы этим шансом воспользоваться.
Он демонстративно взглянул на часы.
– Жанна, я не хотел, чтобы так вышло, – сказал Юрий.
Достал телефон и без колебаний набрал номер, сверяясь с визиткой.
– Алло, это Павел Игоревич? Я хочу признаться в убийстве своей жены, Оксаны Баренцевой.
Когда все закончилось, когда уехали все машины, исчезли люди, оставив развороченную дыру в земле под соснами, и ошарашенные соседи разошлись по домам, Бабкин выглянул из коттеджа. Он подумал, что это – единственное, чего ему будет не хватать: возможности вот так запросто выйти из дома и сесть на ступеньках, подставив лицо солнцу.
Курить почему-то совершенно не хотелось.
– Не понимаю, как они ребенку будут все это объяснять, – сказал он в пространство. – Папа убил маму.
В этом пространстве, конечно, тут же неслышно возник Илюшин.
– Что-нибудь придумают, когда время придет. – Он опустился рядом. – Во всяком случае, мы были правы, когда подозревали Баренцева. Надо было только сделать следующий ход: он не знал, кого убивал.
– Убийство по ошибке, – меланхолически сказал Сергей. – Слушай, как он деньги пронес через рамку досмотра? Я хотел его спросить и забыл.
– Что там проносить-то? Два миллиона – это четыре пачки по пять тысяч. Он их просто распихал по карманам. За пояс засунул под пиджаком. А уже в туалете сложил в пакет или сумку.
– А про ячейки как ты догадался?
Илюшин взъерошил волосы.
– Мне не давали покоя мелкие несоответствия. Зачем Баренцева дважды ездила на вокзал? Почему время на чеке не совпадает с ее появлением? Я тебе тогда сказал, что это не чек, помнишь? Я имел в виду, что это не оригинал чека, а его копия. А это действительно был не чек. Точнее, не только чек, но еще и ключ от сейфа.
– Штрих-код, – кивнул Сергей.
– Ага. Штрих-код открывает ячейку. Но он одноразовый, вот что важно. Открыл ячейку – оплачивай ее заново. Если бы мы с тобой сами доехали до вокзала и попытались что-то положить в камеру хранения, то поняли бы всё. Оксана тоже сообразила это в субботу. Но она уже предвкушала развлечение, и ее было не остановить. Требовалось, в сущности, не так уж много: зарегистрировать новый почтовый ящик для одного-единственного сообщения и купить портативный принтер.
– Если бы ее благоверный помчался в полицию с заявлением о шантаже, по этому ящику ее и вычислили бы, – заметил Бабкин.
– Она не верила, что он это сделает. И оказалась права.
Они помолчали.
– Слушай, а что это ты его пожалел? – не удержался Бабкин.
– Может, я Татарову посочувствовал! Если бы Баренцев уперся и не стал ни в чем признаваться, на него навалилась бы та еще работенка…
– Хахаха! Ты? Посочувствовал парню, который женился на дочери человека, живущего в доме с сайдингом? Да не смеши меня! Не, тут что-то другое. Может, ты к старости становишься сентиментальным?
– Может, – согласился Илюшин. – По-моему, Токмакова идет… Я на минуту.
Он легко вскочил и направился к соседнему коттеджу.
– Сентиментальным, ага, как же, – вслед ему пробормотал Сергей. – Насчет минуты ты тоже мозги кому-нибудь другому пудри.
Он вытянул ноги и глубоко вдохнул. Воздух-то какой… Как вообще могут убивать друг друга люди, живущие в сосновом лесу?
…Токмакова пыталась открыть дверь и не могла попасть ключом в замочную скважину: дрожали пальцы.
– А ведь вы прямым текстом сообщили мне, кто убийца, – сказали сзади.
Она уронила руки. Постояла, возвращая лицо в нормальное состояние, неторопливо обернулась.
Разумеется, сыщик. Руки в карманах. Выглядит как мальчишка, дерзкий, нахальный мальчишка. Только довольства на роже меньше, чем можно было бы ожидать.
– Я вам ничего не сообщала.
– «Юрий жил в крепком браке и пошел бы на все, лишь бы его брак не рухнул». Это ваши слова. – Сыщик смотрел без улыбки, прищурившись. – Я все размышлял, отчего вы не подпускаете меня к детям… Доказательств у меня, конечно, нет. А теперь, когда Юрий признался, они и не нужны. Но я полагаю, дело было так: в ночь с субботы на воскресенье кто-то из них проснулся. Ставлю на мальчика Яшу. – От него не укрылось ее едва заметное движение. – Успокойтесь, никто из них мне ничего не говорил. Яша проснулся, вышел на улицу… И увидел хозяина дома, который заливал тело цементным раствором. Наутро он рассказал об этом остальным, и они решили молчать – в том числе потому, что дружно ненавидели Баренцеву. Они у вас очень умные и чувствительные дети. Баренцева вас продавила, а их расчеловечила. Заставила работать живыми игрушками для своей дочери. И они договорились хранить тайну. Но вот беда – вы-то слышали их разговор. Вообще, знаете, что меня удивляет? – светски осведомился он. – Как дружно все защищают Юрия Баренцева! Даже сестра Оксаны, бедняга, похоже, не держит на него зла. На вас держит. А на него – нет.
– Я была влюблена в Юру, – просто сказала Василика. – Нет, не влюблена… Любила, наверное. Но это стало мне ясно, когда они с Оксаной собрались пожениться. Я не пыталась его отбивать или что-то в этом роде, не подумайте… Я не стала бы.
– Нет, конечно, не стали бы, – согласился Макар. – Но Жанна чувствовала, что от вас исходит угроза благополучию семьи ее сестры. Если бы не дочь, Юрий ушел бы от Оксаны лет семь спустя.
– Или не ушел бы. – Получилось резче, чем Токмаковой хотелось. – У Юры было все, что ему требуется для счастья. А у меня – двухкомнатная «распашонка», безумные соседи, и под окнами вместо сосен психоневрологический диспансер.
Они помолчали.
– Юра, мне кажется, потому и не стремился общаться со мной, когда мы с ребятами появились здесь, – уже спокойнее сказала Токмакова. – Стеснялся того, каким он стал. А я была уверена, что он стесняется меня.
Она взглянула на ключ в своей ладони. Пальцы больше не дрожали.
– Я уже отправила детей по домам. Через полчаса за мной приедет такси. Прощайте, Макар Андреевич.
– Насчет «прощайте» мы еще посмотрим, – сказал Макар Андреевич.
– Ну вы и нахал!
– До встречи, Василика Богдановна. – Нахал отвесил поклон и пошел к своему коттеджу.
– Нахал чистейшей воды, – повторила вслед Токмакова без всякой уверенности.
«Я убил ее», – сказал старик, но больше не мог ничего к этому добавить. Он не помнил.
Идя к нему, Маша была уверена, что сейчас все узнает. Сдернет покровы, так сказать. Тайна откроется, призрак Марины растает, и за цветущим кустом жасмина отворится склеп с чужими скелетами. Под маской овцы таился лев. За придорожной забегаловкой скрывалась пирамида ацтеков.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!