Змеиное гнездо - Яна Лехчина

он ее запомнил! – Уж я-то дождусь. Мне спешить некуда.

Она вскинула одну четко очерченную черную бровь. Это так было на нее похоже, что Сармат снова рассмеялся – ему ничего больше не оставалось, кроме как смеяться, даже если от этого сердце заходилось в приступах горячечной боли.

Он закашлялся и в который раз потерял сознание – ненадолго, а потом еще глубже скользнул во тьму.

Сармат слышал то обрывки колыбельных, то чужие плачи. Оказывался то в коридорах халлегатского терема, по которому бегал ребенком, то на залитом дождем поле, где убил Рагне. Он видел себя на пирах рядом с друзьями и у Криницких ворот во время злополучного поединка: тогда Хьялма подавил его первое восстание. Выбил ему клык и посадил на цепь – бедный-бедный братец, наверное, он так и не простил себе подобное великодушие.

Из всех любовниц и жен ему продолжала сниться одна лишь Кригга. Она сидела у его постели, тонкая, солнечная, окутанная пшенично-желтым светом, и гладила его по волосам – Сармату это казалось донельзя забавным. Он знал, что она сбежит, прихватив его сокровища, а вот Кригга из его воспоминаний этого еще не знала. Она разговаривала с ним шепотом, думая, что он спит; это было трогательно – Сармат не знал, признавался ли ему еще кто-нибудь в любви, уповая на то, что он не услышит. Сердцещипательно, ну да скатертью дорога: Сармат не знал, что случилось с Криггой после ее побега, однако толку горевать о том, что его обдурили, если позже он позволил обмануть себя еще сильнее?

Надо было остаться в Старояре, сжечь город дотла и только потом явиться на призрачный зов – вместе с воинами Ярхо и тукерской конницей. Хвати ему терпения, он бы сорвал планы врагов и поквитался бы с Витовичами за измену – может, уволок бы к себе Люташеву дочь, как когда-то – Малику, и позволил бы ему увидеть это перед гибелью. Староярский лис наверняка этого опасался – пожалуй, спрятал где-нибудь княжну, ну да Сармат бы все равно ее отыскал, отыскал бы, что ему искалечить очередную жизнь или еще пару…

Он закусил губу и зло выдохнул в темноту.

* * *

Как только его сознание немного прояснилось, он отдал суварам приказ оттащить его драконью шкуру вниз, к Эльме. Пусть камнерез запряжет всех каменных созданий, всех до единого, и хоть на части разобьется, но починит его покореженное тело. Вместо размноженных костей вправит в суставы пластины из меди и бронзы, укрепит чешую алмазной коркой – раз он и вправду великий мастер, эта работа должна оказаться ему по плечу.

Сармат не знал, сколько дней он провел в беспамятстве. Когда он поднялся, его тело еще было слабо – он сделал несколько шагов, пошевелил отнимающейся рукой и оперся на длинный столик, чтобы перевести дыхание.

Затылком почувствовал, что он в чертоге не один. Чуть обернулся, улавливая движение – слишком быстрое для каменного слуги.

– Сармат-змей. – Йоким Прихвостень коротко ему поклонился. Он стоял у дверей – при оружии, в доспехе, отдаленно напоминавшем гранитный панцирь Ярхо. Сармат с неудовольствием заметил, что тот мог бы убить его одним мизинцем – и что слуги не сообщили ему о постороннем, только провели Йокима по горе.

Давно он не чувствовал себя настолько уязвимым. Хуже, чем в дни солнцеворотов.

Сармат подцепил кувшин пальцами правой руки – нарочно, чтобы ее испытать. Было тяжело, и поначалу он расплескал воду мимо чаши. Позже – наполнил ее до краев.

– Тебя послал мой братец? – Рот свело. То ли от холода воды, в которой дотаивали кусочки льда, то ли от лживой улыбки. – Как любезно с его стороны. Вот что значит настоящая братская забота.

Йоким насупился.

– Мой предводитель хочет узнать…

– Нет, дружок. – Сармат обернулся. – Наперво я тебя расспрошу.

Может, он и беспомощен, но слова – это его оружие, и беседа не загонит его в тупик. Не хватало еще отчитываться перед псом Ярхо.

– Знаешь ли ты о том, что случилось со мной при Старояре? – Ему казалось, прошло достаточно времени, чтобы о его ловушке услышали все Княжьи горы. – Надеюсь, что знаешь. Это ведь часть твоей службы – все знать и слышать, не так ли?

Сармат был одет в одну длинную исподнюю рубаху, мнущуюся у босых лодыжек; он был нечесан, взмылен, помят и тихо говорил с человеком, который вот уже много лет не боялся ни железа, ни княжьего гнева – и все же в глазах Йокима мелькнул огонек опасения. Так смотрят на буйных людей, от которых не знаешь, чего ждать.

Сармат многое делал для того, чтобы его боялись. Если было надобно, разыгрывал искру безумия: он с трудом бы ответил, где начиналась эта игра и где заканчивался его собственный неуравновешенный нрав. Йокима было не испугать, но Сармат оказался не в том состоянии, чтобы любезничать: сегодня он весь состоял из слабости, сожалений и злобы.

– Так, – ответил Йоким хмуро. – Мой предводитель…

– Ш-ш. – Сармат отставил чашу. – Ты вынюхал, кто за этим стоял? Кто опустил тело моего брата на дно ущелья и заставил меня поверить в то, что я слышал его рык? Витовичи?

Йокима не успел совладать с лицом, и его передернуло. Так ему не понравился Сарматов тон.

– Хортим из рода гуратских князей.

– Ах вот как. – Огладил усы большим и указательным пальцами. – Брат моей покойной женушки, которого вышвырнули из Гурат-града? Любопытно.

Сармат облокотился на стол и замер, раздумывая.

– Это был тот всадник, что кричал о возвращении моего брата?

Казалось, вопрос застиг Йокима врасплох.

– Понятия не имею.

– А жаль. – Сармат прикрыл веки, начиная вспоминать. – Надо было сжечь его, чтоб не думалось. Он был княжегорец, но кричал на тукерском. Был черен и горбонос – да, он мог бы оказаться Горбовичем.

– Это имеет значение?

Надо же. Тень раздражения – в голосе человека, которого давным-давно вышколил Ярхо, а ведь Йоким провел с Сарматом всего ничего.

Сармат сощурился.

– Брат хотел знать, жив ли я? Передай, что я в добром здравии.

Йоким посмотрел недоверчиво.

– Я не лгу предводителю.

А может, стоило попробовать – глядишь и понравилось бы. Ложь сладка и удобна, к ней быстро привыкаешь. По крайней мере, Сармат пристрастился к ней больше, чем к женщинам или вину.

– Тогда передай что видишь, – огрызнулся елейно. – Тебя настораживает, что я в этом облике? Да, я потерял одну кожу, но у меня осталась и другая, человеческая. До поры я побуду в ней.

Йоким будто захотел что-то сказать, но передумал. Сдержанно кивнул.

– Что еще должен знать мой предводитель?

– С твоим предводителем я