Русская рулетка. Заметки на полях новейшей истории - Владимир Рудольфович Соловьев

– Все, про кого вы сказали: прекрасный хозяйственник, управленец, все, извините, эксплуататоры и олигархи. Потому что если к вам из ЮКОСа приходят потомственные нефтяники…

– В стране единственная дойная корова осталась – нефтегазовый комплекс. Мы обязаны предложить людей, знающих производство.

– Не получается, что внутри партии нет своих умех? И те умехи, которые могут возглавить ваше правительство, из ЮКОСа пришли.

– Послушайте… Один специалист оттуда, что вас это смущает?

– Получается, что опять де-факто красный командир будет очень богатым человеком, как это было в советское время.

– А почему? У Ленина был Брусилов главным советником, лучший царский генерал.

Почему Энгельс, крупный Фабрикант, был другом и помощником Маркса? Почему у меня не может быть крупный специалист, который вчера Работал в одной из компаний?

– И не один Это нормально.

– Зюганов – КПРФ. Явлинский – «Яблоко», ЛДПР – Жириновский. Это три партии, которые дольше всех существуют на политическом небосклоне.

– И так называемая партия власти. У власти огромные ресурсы. Но партии в политическом смысле нет. Власть за пять лет так и не создала партии. Она в свой депутатский список загнала двадцать девять губернаторов, семь министров и замов, пятьдесят шесть чиновников высшего ранга, что является грубейшим нарушением элементарных норм и правил.

– Геннадий Андреевич, на президентские выборы пойдете?

– Сейчас у нас кампания думская. А планы на президентскую кампанию будем еще обсуждать.

‹16 ноября 2003 г.›

У российской политики не женское лицо, хотя достойно ведут себя в Государственной думе чаще всего женщины. И в то же время именно они проявляют иногда образцы удивительного героизма.

– Ирина, многим моим друзьям, случайным прохожим и просто гражданам нашей любимой страны уже надоели выборы.

– Мне тоже.

– Вы не боитесь, что, например, в вашем округе народ не пойдет, потому что устали. Извините, но и от вас тоже.

– В России мы привыкли бояться всего. Я думаю, должна появиться новая привычка – не предаваться унынию и не бояться.

– Вот народ 7 декабря не приходит на выборы. И что тогда? Нынешняя Дума куда-то денется?

– Никуда не денется, все места будут заняты, они будут заняты партией власти и коммунистами. Альтернативы больше не будет. Не пройдет никто.

– Значит, если я не отдаю свой голос, то за меня его все равно берут?

– Конечно.

– А если не явится столько людей, что выборы будут недействительными?

– Явятся все равно. Самая активная часть населения, ходящая на выборы, голосует или за власть, или за Зюганова.

– Если я, сорокалетний телеведущий с ярко выраженной гражданской позицией, не пойду на выборы, то тем самым я де-факто доверяю свой голос, предположим, семидесятилетнему члену коммунистической партии?

– Не важно, кому именно. Важно то, что вы тем самым отдаете власть и выбор власти другому человеку. Люди, которые хотят жить по-человечески, которые могут что-то сделать, они требуют от власти только одного – нам необходимо, чтобы чиновник не мешал, суды работали объективно, не были подкуплены. Все остальное мы сделаем сами. И вот эти-то люди и не ходят на выборы! В результате какую они получают власть? Получают власть, которая мешает им открыть дело, мешает создать рабочие места. Но не помогает защититься от преступников-рэкетиров, пропускает в города автобусы с террористами. Понимаете? А люди потом удивляются – что ж за власть такая? А я каждый раз задаю им вопрос: а вы, такие умные, вы формировали такую власть, какая вам необходима, вы за нее голосовали, вы ходили на выборы? И они отвечают: вообще-то да, не ходили…

– Печально.

– Печали у нас много…

– Вы в любом случае можете пройти в Государсвенную думу, если не по одномандатному округу, то в партийном списке. Зачем вам сейчас биться в Питере, где, объективно говоря, народ разочарован?

– Вся история моей политической карьеры – это история депутата, который избирался от округа. Я привыкла нести непосредственную ответственность перед теми людьми, которые за меня голосовали в округе. Партийный поезд – он очень легкий.

– А к вам часто приходят из округа?

– Приемная завалена письмами из округа.

– Вы Путину нравитесь?

– Не знаю, это у него надо спросить.

– А он вам?

– Президентов и политиков я никогда больше не буду оценивать с точки зрения "нравится-не нравится". Буду оценивать только поступки.

– А ведь так было бы просто вам избраться – фотография с Путиным, фотография с Матвиенко на всех щитах у себя в округе. И у вас было бы все замечательно, и пост бы любой наверняка получили. Яркий оратор, красивая женщина, да любая партия власти взяла бы вас к себе…

– У каждого человека есть выбор, и я выбираю себе политику не для того, чтобы получить какой-то пост. Давайте задумаемся – зачем таким людям, как я, все это надо? У меня сыну двадцать пять лет, у него уже родилась дочка, у меня дочке пять лет. И я не хочу, чтобы они столкнулись со всем тем, что творится сейчас вокруг, и начинали все заново. Это долг любого поколения. Мы не имеем права ходить по кругу, как слепые лошади. Мы должны передать детям и внукам более удобную площадку для их жизни, успехов в нормальной стране.

– Ирина, вы зачем пошли внутрь здания на Дубровке во время захвата "Норд-Оста"?

– Заложники позвали, террористы согласились, ФСБ дало добро, потому что…

– Но вам же позвонили из Администрации президента и попросили туда не ходить.

Немцов послушался, а вы не послушались. Я точно знаю: чтобы снять нервную обстановку в первые же часы, дни, надо начинать переговоры. Не важно – будет штурм или не будет, но вначале надо вести переговоры, чтобы внутри ни в кого не начали стрелять. И люди, которые там находились, именно поэтому нас вызывали: они страшно боялись, что сейчас начнут их расстреливать. Поэтому мне было все равно, какие идут указания из Кремля. Я точно знала…

– А было указание?

– Мне передавали, что нежелательно идти…

– Кто передавал?

– Не хочу об этом говорить.

– Но это тот человек, который нынче не работает в Администрации президента?

– Я не хочу об этом говорить.

– Но указания были?

– Я не послушалась.

– Вы там были, и Кобзон был. Но вас, в отличие от Кобзона, орденом не наградили.

– Да фиг с ним, с орденом. Горько и страшно то, что люди все равно погибли, причем не в результате военной операции, а в результате того, что не было медицинской помощи, а был абсолютный бардак.