Дети земли и неба - Гай Гэвриэл Кей

— Это мой выбор, как вы сказали. Зачем мне выбирать кого-то другого?

Он бросил на нее взгляд. Она увидела, что по-настоящему смутила его. Он сказал:

— Потому что я стар и немощен, — и опять уставился на дорогу.

— Это не так. Я видела вас в бою.

Снова молчание. Ветер дул с запада, по высокой траве пробегала рябь. Он снова откашлялся.

— Если ты действительно этого хочешь. Я… я всегда буду нежен.

Даница снова улыбнулась.

— А я не всегда, — ответила она. И заставила своего коня отстать и смешаться с другими, чтобы дальше ехать вместе с ними.

Теперь у них было трое раненых. Никлас ехал, опустив обе руки, избегал встречаться с ней взглядом. Некоторые из остальных скажут, что она виновата в этом. Как можно уладить эту проблему в боевом отряде? И она ли должна это делать? По-видимому, да, справедливо это, или нет. И почему мужчины и женщины всегда требуют справедливости в этом мире? Это глупо, правда.

Она почти услышала, как голос жадека произнес эти слова.

Поискала взглядом своего пса. Тико вприпрыжку бежал рядом с ними справа, не отставал.

Даница уезжала от всего, что она знала, и думала о своих мертвых, а потом вдруг подумала о Марине Дживо, который все еще где-то на дороге в Ашариас, и который не вышел попрощаться с ней, когда она звала его. Это оказалось тяжелее, чем она ожидала, — то, что он не вышел к ней.

Чуть позже ей показалось, что она что-то видит впереди. Она выехала вперед и поехала рядом со Скандиром, вглядываясь, потом убедилась, что ей не кажется.

Она сообщила ему.

— Ты уверена? — спросил он. — Не указывай туда рукой! Ничего не делай, просто скачи вперед.

— Я уверена, — ответила она. Ни один разбойник Сеньяна никогда ни на что не указывает рукой, но она не стала говорить ему об этом.

При ней был ее лук, и ей хотелось кого-нибудь убить. Поэтому она и отправилась с ним, не так ли? Она тогда сказала Марину, что в этом смысл ее жизни.

Проехав дальше, они достигли того места, где она видела двух мужчин, уводящих коней с дороги, через кусты, в рощицу. «По крайней мере у одного из них тоже острое зрение, — подумала она, — хотя большой отряд всадников увидеть легче».

— Здесь, — сказала Даница.

Скандир приказал искать.

Они нашли их в роще. Османов вытащили обратно на дорогу, поставили на колени в грязь перед Скандиром. Это были не солдаты. Один плакал и дрожал от страха. Она подумала, что он, возможно, обделался.

Время для сбора налогов еще не пришло, весной их не собирают, к тому же тогда с ними были бы фургоны и охрана. Эти двое всего лишь проверяли списки хозяйств на здешних фермах и в деревнях, готовясь к осеннему сезону.

Даница ожидала, что они убьют османов. Ей этого хотелось.

Вместо этого Скандир велел раздеть их догола и отправить дальше пешком, в чем мать родила.

Он отобрал у них дорожные мешки и записи. Пускай заставят кого-нибудь снова их составлять. Может, даже этих же двоих, если они выживут. Могут и не выжить. Кто-нибудь их может убить.

Тогда придут другие.

«Унижение, — сказал он, — общий смех в деревне, на фермах — иногда лучшее оружие, чем убийство незначительных людей».

Он уже давно этим занимается, поняла Даница.

Все равно она осталась недовольной, старалась совладать с желанием убить любого ашарита, попавшегося ей на глаза.

Об этом она позже сказала Скандиру, оставшись с ним ночью наедине.

Они находились в деревне, в той, откуда только что ушли сборщики податей. Они прочли вечерние молитвы под открытым небом (здесь не было святилища), их накормили. Им двоим предоставили хижину. Он уже бывал здесь прежде, как она поняла. За долгие годы он находил кров во многих местах.

Он не пытался заняться с ней любовью. Разделся в темноте, потом отвернулся от нее на их лежанке и сделал вид, будто спит. Некоторое время она лежала рядом с ним, потом приняла решение. Она возбудила его, и себя тоже одновременно. Села на него верхом. Все-таки он был не так стар и немощен, как утверждал, и она шепотом сказала ему об этом, прижавшись губами к уху. У него было много шрамов. Она их ощущала под ладонями на его теле, когда двигалась.

Даница слышала, как воет ветер, как охотится сова. Они находились в деревне где-то возле Тракезии, или, может быть, в Тракезии. Она не знала ее названия. Не так она раньше представляла себе течение своей жизни. Но этот человек сражался с османами, и делал это еще до того, как она родилась, и он был намерен умереть, сражаясь.

Даница сказала себе, что это подходящее для нее место. Возможно, она ошибается, но как можно быть уверенной, что ты не ошиблась?

— Спасибо, — сказал он неожиданно в темноте, потом.

— Спасибо, — ответила она. Потом она уснула.

Через день, когда они все еще ехали на юг, рана Никласа, от укуса Тико, воспалилась. Он не мог двигать рукой. Рана начала потрескивать, источать гной. Он умер в мучениях, в лихорадке, через два дня после этого. Даница не собиралась его убивать, но наши намерения не всегда осуществляются.

* * *

Незадолго до того, как они добрались до Ашариаса, Марин Дживо скомандовал привал на полуденную трапезу и сказал, что хочет поговорить со всеми.

Стоял чудесный день, как обычно в конце весны, над головой раскинулось высокое небо. Птицы о чем-то предостерегали друг друга криками. Перо поднял глаза и увидел, о чем: в небе парил ястреб. Странно было ощущать солнечный свет, видеть голубое небо и сознавать, что в нем таится опасность. Он понимал, что здешняя погода не может рассказать им о том, что происходит на севере. Там им нужен дождь, а они не знают, идет ли он. «Калиф и его советники тоже этого не знают», — подумал он. Честно говоря, его мысли во время путешествия все чаще обращались к Великому Калифу Гурчу. И еще Марин стал больше молиться.

Дживо откашлялся. Они собрались в стороне от дороги. Пускай сересские купцы держались высокомерно (конечно, они высокомерны), но Марин Дживо уже бывал здесь, в отличие от них. Они все больше нервничали и готовы были его слушать.

Никто не мог подслушать его в том месте, где они стояли. По дороге двигались люди, теперь их стало очень много, в том числе — солдаты, направляющиеся в обе стороны. В конце концов, они уже очень близко подошли к городу.

Городом Городов когда-то называли Сарантий.

Перо и сам нервничал. У него была причина нервничать, не так ли? Ведь это его должны отделить от остальных, и от него ожидают, что он изобразит калифа так похоже, чтобы это понравилось Разрушителю Гурчу. А это не тот человек, которого можно разочаровать. Перо слышал, что никто не произносит ни единого слова в присутствии калифа.

Это создаст проблему для художника при работе с натурой. Одну из многих проблем. От него также ожидают, чтобы он собрал все сведения, какие сможет, и поделился ими после возвращения домой. Это возвращение, понимал Перо Виллани, кажется очень маловероятным, учитывая другую задачу, которую перед ним поставили. Если представится такая возможность, когда он попадет в Ашариас, небрежно произнес тогда секретарь Совета.