Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились - Герберт Фейс

Ситуация оставалась неясной до осени, когда Красная армия уже подошла к границам и угрожала вступить на территорию страны.

Идея разделения зон ответственности в малых странах Центральной Европы

Опыт показывал, как сложно применять правило всеобщего согласия к каждой из этих нестабильных ситуаций. А решения не могли ждать вечно. Короче, дипломатические методы оказались несовершенными и неподходящими – неудобными для войны и неэффективными для мира. Перед дипломатами и военными встал вопрос, является ли договор, согласно которому тот или иной союзник обладает доминирующей властью в каждой из этих ситуаций, разумным способом положить конец разногласиям.

Страх, что советское правительство будет стремиться навязывать в Восточной и Центральной Европе свою волю, когда Красная армия займет эти регионы, подталкивал к действиям. Эта тревога выразилась в записке, которую Черчилль 4 мая направил Идену:

Возможно, однако, пока разрабатывалось новое предложение относительно соглашения, лидеры союзников остерегались раскрывать свои карты. На следующий день, 5 мая, британское правительство через свое посольство в Москве обратилось к советскому правительству с официальным предложением сотрудничества в делах Греции. В этот же самый день, беседуя с Гусевым в министерстве иностранных дел в Лондоне, Идеи намекнул, что советское правительство вполне может предоставить Британии управление ситуацией в Греции, пока там еще продолжается борьба, а Великобритания вполне может предоставить советскому правительству управление ситуацией в Румынии на период военных действий в этой стране. Позже министерство иностранных дел назвало это предложение бесцеремонным. Так это было или нет, советское правительство отнеслось к нему со вниманием. 18 мая Гусев ответил министерству иностранных дел: советское правительство благосклонно относится к этой идее, но прежде, чем претворять ее в жизнь, хотело бы знать, согласован ли этот вопрос с американским правительством.

30 мая британский посол в Вашингтоне лорд Галифакс поинтересовался у Хэлла, как американское правительство отнеслось бы к подобному соглашению. В представленном им меморандуме подчеркивалось, что указанное соглашение будет действовать только в период войны и не коснется прав и обязанностей каждой из трех великих держав, зафиксированных в мирном договоре. Предложение оскорбляло убеждения Хэлла. Он предвидел, что даже такое временное рабочее соглашение может превратиться в договоренность о сферах влияния, подобную тем, что в прошлом всегда являлись причиной конфликта. Поэтому государственный секретарь энергично возражал. И он продолжал возражать, невзирая на довод, что нет никакой практической альтернативы и текущие проблемы доказывают бесполезность объединенной консультации. Да и тот факт, что президент по-прежнему не хочет вмешиваться в проблемы Польши и Балкан, по крайней мере до тех пор, пока не пройдут выборы, не казался ему причиной для отказа менять свою точку зрения. В своем ответе Галифаксу Хэлл, как он вспоминал позже, сказал, что, по его мнению, «…отказаться от наших широких, основополагающих деклараций политики, принципов и практики было бы сомнительным. Если они вытекают их одного или двух важных примеров, таких, как Вы указываете, тогда ни одна из стран-участниц не будет ни иметь прецедента, на котором можно настаивать, ни каких-либо стабильных правил, которым можно подчиняться и настаивать, чтобы им подчинялись и другие правительства».

Черчилль напрямую обратился к Рузвельту. В послании от 31 мая он ссылался на тревожные признаки расхождения в политике между британцами и русскими в отношении Балканских стран, особенно Греции. Он выразил надежду, что президент одобрит предложение, как «практичное», и добавил: «Разумеется, мы не хотим делить Балканы на сферы влияния и, соглашаясь на урегулирование, должны ясно дать понять, что оно применимо только в условиях войны и не влияет на права и обязательства, которые каждой из трех великих держав придется осуществлять во время мирного урегулирования и впоследствии по отношению ко всей Европе. Урегулирование, разумеется, не будет включать в себя каких-либо изменений в нашем нынешнем сотрудничестве в формулировании и выполнении союзной политики в отношении этих стран».

Этот путь, вероятно, казался премьер-министру наиболее естественным, поскольку в ходе переговоров между ним и президентом по зонам оккупации в Германии Рузвельт повторял, что американское правительство не хочет играть никакой роли в этом регионе, как во время войны, так и после нее. В меморандуме Стеттиниусу от 21 февраля 1944 года и в неоднократных обращениях к британцам президент заявлял: «Я не хочу, чтобы Соединенные Штаты взвалили на себя бремя послевоенных преобразований во Франции, в Италии и на Балканах. Это не является для нас естественной задачей – на расстоянии 3500 или более миль. Это определенно задача британцев, в решении которой они гораздо больше заинтересованы, чем мы».

Президент обратился к Государственному департаменту с поручением составить ответ на обращение премьер-министра. Пока поручение выполнялось, 8 июня пришло еще одно послание от Черчилля, где он снова отрицал существование проблемы сфер влияния: «Мы должны действовать все вместе, но кто-то должен нас направлять». Далее он утверждал, что считает разумным, чтобы русские имели дело с румынами и болгарами, так как их войска «посягнули» на эти страны, а Британия – с Грецией и Югославией. Он заметил, что, по его мнению, «в эти времена для страны не может быть судьбы хуже, чем подчиняться решениям, переданным по испорченному телеграфу». Последняя фраза была особенно убедительной: «С другой стороны, мы, насколько возможно, принимаем лидирующую роль Соединенных Штатов в Южной Америке, до тех пор пока вопрос не касается наших кровных дел. Естественно, мы вырабатываем собственную точку зрения на этот вопрос на основании того малого, что имеем».

Содержащийся в послании Черчилля намек на то, что соглашение также должно касаться Болгарии и Югославии, не остался без внимания. Хэлл счел необходимым безотлагательно возразить на него. Президент в своем ответе премьер-министру от 10 июня привел те же доводы, что и Хэлл. В ответе на жалобы премьер-министра по поводу сложности достижения совместных решений президент заметил: лучше было бы выработать механизм консультаций для выяснения «недоразумений» и сдерживать любые порывы установить сферы влияния.

Суть ответа Черчилля была следующей: «Если каждый будет советоваться со всеми прежде, чем что-либо предпринять, наступит паралич действий. В этих балканских регионах наступление события всегда будет опережать анализ меняющейся ситуации. Кто-то должен взять на себя ответственность и принимать меры». Упоминая о событиях в Греции, он сказал, что, если бы при этом кризисе они занялись сложными консультациями, в результате получился бы хаос; вместо этого, слаженно и гибко работая вместе, они с Рузвельтом сделали большое дело. Затем премьер-министр спросил: «Почему такое эффективное управление должно нарушаться комитетами из чиновников средней руки, подобными тем, что мы насаждаем по всему миру?» Он счел вполне естественным, что Россия. которая имеет в Румынии большое влияние, должна играть там лидирующую роль, и она, вероятно, в любом случае добьется этого. В конце он попросил дать предложению испытательный срок в три месяца, после чего три державы его пересмотрят.