Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски - Александр Алексеевич Другов

сначала медленно, потом все быстрее. Сейчас, сейчас, еще несколько секунд. Еще чуть-чуть… Опоздал! Трясущиеся руки подводят в самый неподходящий момент — предательски быстро вспузырившись, кофе шипящей густой струей убегает на плиту, оставив отвратительный запах горелого кофейного зерна. Убежавший кофе — это не кофе, а помои. Его пить нельзя даже с похмелья.

— Алекс, что ты делаешь?

Азат любознательно сует голову в дверной проем. Потянув носом, он все понимает, но все равно остается топтаться у порога.

— Иди отсюда. Твоих вопросов только не хватало.

Обругав кофе, турку, плиту и самого себя, выливаю остатки кофе в раковину и повторяю процедуру с самого начала, на этот раз более успешно.

Стараясь не расплескать кофе, так же медленно возвращаюсь к себе. Ах ты, леший, надо было сварить и на долю Билла. Ему тоже нужен будет кофе. Если он еще жив. Ну нет, на кухню я больше не пойду. Этот кофе я варил сам, и он мой. Если Билл захочет, сам себе сварит. Подношу чашку к губам. По черной зеркальной поверхности разбегаются легкие круги. Это рука трясется.

Ух ты, чуть чашку не уронил! Беспардонно резкий стук в дверь болезненными волнами расходится в голове. Кто же это так лупит в дверь? Неужели нельзя стучать деликатно, негромко? Лиз засовывает в комнату увешанную мелко-плетеными косичками голову и принимается безбожно громко трещать:

— Алекс, тебя… Ой, мамочки, на кого же ты похож! Тебя к телефону. Это тут, за углом под лестницей. Сегодня воскресенье, я иду в церковь. Ты пойдешь со мной? Я заходила к Биллу, он молча лежит, не отвечает.

— И не ответит. В какую церковь?

Лиз делает круглые глаза:

— Как, в какую? В католическую, естественно. Я каждое воскресенье…

— Не пойду, я православный.

Лиз исчезает, уважительно кивнув и бестактно грохнув дверью. Подождав, пока эхо от удара мучительно замрет где-то в районе позвоночного столба, плетусь к телефону.

Из-под лестницы, где повешены два телефона, доносится бубнящий голос. Азат, суетливо переступая ногами в сандалиях, неумело пытается развлечь собеседника. Или собеседницу, что более вероятно. Время от времени он напрягается, выдает короткие и бессодержательные фразы, вроде «ну, а ты что?», слушает ответ, заливается визгливым смехом и снова принимается слушать. Вряд ли его собеседница сможет это долго выносить.

Вот, пожалуйста. Азат озадаченно замирает, прислушивается и осторожно вешает трубку. Оставив на минуту свои дела, влезаю в чужие. Кто бы мне ни звонил, он может подождать. Все равно ничего радостного от собеседника ждать не приходится.

— Ну и как? Тебя можно поздравить? Вечером встречаетесь у нее? Или сюда приведешь?

Азат сокрушенно качает головой.

— Нет, отказалась. Даже не попрощалась. Повесила трубку.

— Не может быть. Отказать такому мужчине? Ты ее, наверное, не так понял.

С утра пораньше ирония с трудом добирается до сознания собеседника. Может быть, это я невнятно изъясняюсь. Подумав, Азат отрицательно мотает головой:

— Нет, я ее наверняка правильно понял. Она сказала, что я занудный осел.

— Да, скорее всего ты прав, тут у тебя шансов практически нет. На будущее совет: только идиот может так завлекать женщин. Их надо смешить, а не заставлять слушать собственный смех. Кстати, не в обиду тебе будь сказано, довольно противный.

Обиженно фыркнув, Азат удаляется к себе в комнату. Да, меня ведь к телефону звали. Вон и трубка болтается. Беру трубку другого телефона и слышу голос, от которого похмелье испаряется, чтобы через мгновение вернуться еще более удушливой волной. Отвергнутый в аэропорту Эрнесто дел овито спрашивает:

— Долго приходится ждать. Как у вас дела? Надо встретиться. И не стоит опять прикидываться, что вы не понимаете, чего от вас хотят. В ваших интересах придти на эту встречу.

Несмотря на крайне болезненное состояние, мне нужно не более нескольких секунд, чтобы принять решение. Противник сам предоставляет шанс, на который нельзя было и надеяться.

— Ну хорошо, что вы предлагаете?

— Встречаемся через час в кафе в пассаже.

— Через два часа. Я только что встал и мне надо привести себя в порядок.

На самом деле мне надо привести в порядок прежде всего свои мысли и, кроме того, кое-что сделать в городе. Но Эрнесто жестко повторяет:

— Через час.

Выслушав гудки отбоя, я торопливо возвращаюсь в номер. Наскоро допиваю чашку уже безнадежно остывшего кофе и, поминутно охая от головной боли, плетусь к Биллу. Смотреть на его сизое опухшее лицо еще противней, чем вспоминать нашу вчерашнюю попойку. Вытянувшись на кровати, Билл смотрит в потолок налитыми кровью глазами и хрипло дышит. В ответ на мое приветствие он с протяжным стоном отворачивается к стене и затихает, по-моему, даже перестает дышать.

Осторожно подсев к кровати своего приятеля, пытаюсь его расшевелить.

— Билл, мне звонили те люди, которые за мной охотятся. Вызывают на встречу. Слышишь? Старик, мне и самому плохо. Но я не могу выходить на улицу, они наверняка следят за гостиницей. А без техники мне идти на эту встречу никак нельзя. Билл, поднимайся сейчас же, не то я заору на всю комнату, и у тебя лопнет голова.

Понукаемый мною, Билл, кряхтя и то и дело останавливаясь, собирается и уходит. Тем временем я достаю мобильный телефон и набираю номер. Длинные гудки мне ответом. Черт возьми, у меня есть только номер телефона Воропаева, который сейчас неизвестно где — толи в больнице, то ли уже в Москве. Звонить в резидентуру? Пока они разберутся, что к чему, примут решение, время уйдет. Ладно, все равно наружное наблюдение должно меня вести. А если и нет, сам справлюсь. Сегодня убивать не будут, предчувствие у меня такое. С другой стороны, с похмелья вообще предчувствий не бывает.

Снова достаю мобильный телефон и на всякий случай еще раз набираю номер Воропаева. После нескольких гудков неожиданно раздается его слабый и недовольный голос:

— Алло.

— Олег? Как у тебя дела?

— Что ты хотел?

Свинская манера отвечать вопросом на вопрос. Вместе стем, это хороший знак. Стеречься нужно будет, когда коллеги заговорят медоточивыми голосами, когда они, получив окончательные и неоспоримые доказательства, станут подкрадываться для последнего броска. Пока рычат и ругаются, они не опасны. Будь я менее деликатен, вспомнил бы английскую пословицу о том, что лающая собака не кусается.

— Что я хотел? Я хотел бы видеть ваши открытые лица и слышать дружеские голоса. Ты не представляешь, как трудно на чужбине…

Кашлянув, Воропаев, невежливо перебивает:

— Ты что, просишь о встрече?

— Именно так. Передай своему начальнику, что именно его я буду особенно рад видеть.

— Хорошо.

Торопясь, чтобы он не повесил трубку, добавляю то,